Миры Роджера Желязны. Том 5
Шрифт:
В высоком синем дворце, увенчанном стройными шпилями и украшенном филигранью резных дверей, где воздух пропитан терпкой морской солью и пронизан криками населяющих прибрежье тварей, отчего быстрее бьется сердце и сильнее жаждешь жизни и ее удовольствий, Господин Ниррити Черный допрашивал приведенного к нему человека.
— Как тебя зовут, мореход? — спросил он.
— Ольвагга, Господин, — отвечал капитан. — Почему перебил ты всю мою команду, а меня оставил в живых?
— Потому что я желаю допросить тебя, Капитан Ольвагга.
— О чем же?
— О многом. О том, что старый морской волк может вызнать в своих скитаниях. Хорошо ли я контролирую южные морские линии?
— Лучше, чем я думал, иначе меня здесь не было бы.
— Многие боятся рисковать, да?
— Да.
Ниррити подошел к окну и, повернувшись к пленнику спиной, долго смотрел на море. Потом снова заговорил:
— Я слышал, что немалых успехов добилась на севере наука со времен, гм, битвы при Дезирате.
— Я тоже слыхивал об этом. И знаю, что так оно и есть. Сам видел паровую машину. Печатные станки вошли в обиход. Ноги мертвых ящеров дергаются от знакомства с гальванизмом. Повысилось качество стали. Вновь изобрели микроскоп и телескоп.
Ниррити обернулся к нему, и некоторое время они изучали друг друга.
Ниррити был маленьким человечком с огоньком в глазах, мимолетной улыбкой, темными волосами, забранными серебряным обручем, вздернутым носом и глазами под цвет его дворца. Одет он был во все черное, а кожа его, похоже, давно не встречала солнечных лучей.
— А почему боги из Града не смогли это предотвратить?
— Мне кажется, что они просто ослабели, в чем ты, наверное, и хочешь убедиться, Господин. После холокоста на Ведре они вроде бы боятся искоренять прогресс машинерии силой. А еще говорят, что внутри Града сейчас свои распри — между полубогами и уцелевшими из старших. К этому добавляется проблема новой религии. Люди нынче не боятся Небес, как раньше. Они способны постоять за себя; и теперь, когда они лучше подготовлены, боги уже не спешат вступать с ними в открытые конфликты.
— Значит, Сэм победил. Через годы он разбил их.
— Да, Ренфрю. Думаю, ты прав.
Ниррити бросил быстрый взгляд на двух стражников, стоявших по бокам Ольвагги.
— Ступайте, — приказал он и затем, когда они вышли, добавил; — Ты знаешь меня?
— Угу, капеллаша. Я ведь Ян Ольвегг, капитан «Звезды Индии».
— Ольвегг. Это кажется невозможным.
— И, однако, так оно и есть. Это ныне старое тело я получил в тот день, когда Сэм разгромил Властителей Кармы в Махаратхе. Я был там.
— Один из Первых и — да! — христианин!
— По случаю, когда у меня истощаются индийские ругательства.
Ниррити положил руку ему на плечо.
— Значит, само твое существо изнемогает, должно быть, от боли, внимая насаждаемому ими богохульству!
— Не очень-то я их жалую, да и они меня тоже.
— Еще бы. Но вот Сэм — он же делал то же самое, преумножая число ересей, еще глубже погребая истинное Слово…
— Оружие, Ренфрю, — сказал Ольвегг. — Оружие, и ничего более. Я уверен, что он хотел стать богом не больше, чем ты или я.
— Может быть. Но лучше бы он подыскал другое оружие. Хоть он и побеждает, души их все равно потеряны.
Ольвегг пожал плечами.
— Я, в отличие от тебя, не богослов…
— Но ты поможешь мне? Веками я накапливал силы, наращивал свою мощь. У меня есть люди и есть машины. Ты сказал, что враг ослаблен. Моя нежить — отродья не мужчины и женщины — не ведают страха. У меня есть небесные гондолы — множество гондол. Я могу добраться до их Града на полюсе. Я могу разрушить их Храмы по всему миру. Полагаю, пришла пора очистить мир от этой скверны. Вновь должна воцариться истинная вера! Скоро! Уже недолго ждать!
— Как я сказал, я не богослов. Но мне тоже хочется увидеть, как падет Град, — сказал Ольвегг. — Я помогу тебе всем, чем смогу.
— Тогда мы захватим для начала несколько их городов и оскверним их Храмы, чтобы посмотреть, что они предпримут в ответ.
Ольвегг кивнул.
— Ты будешь моим советником. Окажешь мне моральную поддержку, — сказал Ниррити и опустил голову. — Молись со мною, — велел он.
Долго стоял старик перед Дворцом Камы в Хайпуре, разглядывая его мраморные колонны. Наконец одна из девушек сжалилась над ним и вынесла ему хлеба и молока. Он съел хлеб.
— Выпей и молоко, дедушка. Оно полезно для всех и укрепит твою плоть.
— К черту! — сказал в ответ старик. — К черту молоко! И мою треклятую плоть! Впрочем, если уж на то пошло, так и дух.
Девушка отпрянула назад.
— Так-то ты отвечаешь на проявленное милосердие!
— Я ругаю не твое милосердие, детка, а твой вкус в том, что касается напитков. Ты что, не могла нацедить мне на кухне глоток-другой самого дрянного винца?.. Того, которое не придет в голову заказывать даже забулдыгам, а повар не осмелится брызнуть на самый дешевый кебаб. Я жажду выжатого из гроздьев, а не из коровы!
— Может быть, тебе подать меню? Уходи отсюда, покуда я не позвала слуг!
Он посмотрел ей в глаза.
— Не обижайся, леди, прошу тебя. Попрошайничество, видишь ли, дается мне с трудом.
Она взглянула в его черные как смоль глаза, затерявшиеся в лабиринте испещривших задубевшую от загара кожу морщинок. В бороде у него проглядывали черные пряди, неуловимая улыбка играла в уголках рта.
— Хорошо… ступай за мной, мы пройдем через черный ход на кухню, может, там найдется что-нибудь для тебя. Хотя, по правде говоря, я не знаю, почему это делаю.