Миры Роджера Желязны. Том 5
Шрифт:
Адов Колодезь начинается с грандиозного портала высоко в горах северной оконечности королевства Видегхи, северней которого уже не отыщешь страны, населенной людьми. И, начинаясь там, по спирали, штопором уходит он вниз через самое сердце горы Чанны, вонзаясь, как штопор, в просторные пещеры и туннели, в не ведомые никому из людей подземные переходы, простирающиеся глубоко под горной цепью Ратнагари, и тянутся глубочайшие из этих переходов вниз, к корням всего мира.
И к этой двери пришел странник.
Он был просто одет, путешествовал
Прокладывая себе путь по мрачному склону, карабкался он по тропинке вверх на Чанну.
Большую часть утра потратил он на то, чтобы добраться до своей цели: до двери. Встав наконец перед нею, он чуть передохнул, глотнул воды из своей фляги, утер рукой губы и улыбнулся.
Затем уселся он, прислонившись спиной к двери, и перекусил. Покончив с этим, собрал листья, в которые была завернута снедь, и бросил их вниз через край площадки. Долго смотрел он, как планируют они, падая вниз, как относят их то туда, то сюда воздушные потоки, пока, наконец, не исчезли они из виду. Тогда он достал трубку и закурил.
Отдохнув, он встал и вновь повернулся лицом к двери.
Рука его легко легла на плату замка и медленно пустилась в ритуальный танец. Когда он в последний раз нажал на пластину и отнял руку, изнутри, из самой толщи двери, донесся одинокий музыкальный звук.
Тогда он схватился за кольцо и с силой потянул его на себя, мышцы у него на плечах вздулись и напряглись. Дверь подалась, сначала медленно, потом быстрее. Он отступил в сторону с ее дороги, и она распахнулась настежь, уходя за край площадки.
Изнутри к двери было прикреплено второе кольцо, точная копия первого. Он поймал его, когда дверь проходила мимо, и всем своим весом повис на ней, изо всех сил упираясь ногами в землю, чтобы не дать уйти тяжеленной створке за пределы его досягаемости.
Волна теплого воздуха накатилась из отверстия у него за спиной.
Он потянул дверь на место и, запалив один из связки принесенных с собой факелов, закрыл ее за собою. Вперед, по коридору отправился он, и коридор этот потихоньку начал расширяться.
Пол резко пошел под уклон, и через сотню шагов где-то далеко вверху исчез из виду потолок.
А через две сотни шагов он уже стоял на краю колодца. Теперь со всех сторон его окружала безбрежная, непроглядная чернота, разрываемая лишь огнем его факела. Стены исчезли, только позади и справа от него проглядывала еще последняя из них. В нескольких шагах перед ним исчезал и пол.
За его кромкой лежало нечто, напоминающее бездонную дыру. Разглядеть ее он не мог, но знал, что контур ее не слишком отличается от окружности и что чем глубже, тем больше становился ее радиус.
Он спускался по тропинке, что вилась спиралью, прижимаясь к стене колодца, и все время ощущал напор поднимающегося из глубины теплого воздуха. Искусственной была эта тропа, это чувствовалось, несмотря на ее крутизну. Была она узкой и опасной; во многих местах пересекали
Осторожно спускался он по этой тропе. Слева от него была стена. Справа — ничего.
Прошло, как ему показалось, века полтора, и он увидел далеко под собой крошечный мерцающий огонек, висящий прямо в воздухе.
Изгиб стены, однако, продолжал искривлять его путь, и вскоре светлячок этот оказался уже под ним и чуть-чуть правее.
Еще один поворот тропы, и он замигал прямо по ходу.
Когда он проходил мимо ниши в стене, в которой таилось пламя, в мозгу у него вскричал неведомый голос:
— Освободи меня, хозяин, и я положу к твоим ногам весь мир!
Но он даже не замедлился, даже не взглянул на подобие лица, промелькнувшее внутри ниши.
В океане мрака, раскинувшемся у его ног, теперь были видны и другие огоньки, с каждым шагом плавало их во тьме все больше и больше.
Колодец продолжал расширяться. Он наполнился сверкающими, мерцающими, словно пламя, огнями, но это не было пламя; наполнился формами, лицами, полузабытыми образами. И из каждого, когда он проходил мимо, поднимался крик:
— Освободи меня! Освободи меня! Но он не останавливался.
Он спустился на дно колодца и пересек его, пробираясь между обломками камней и скал, перешагивая через змеящиеся в каменном полу трещины. Наконец он добрался до противоположной стены, перед которой плясало огромное оранжевое пламя.
При его приближении стало оно вишневым, а когда он остановился перед ним — синим, как сердцевина сапфира.
Вдвойне было оно выше, чем он; оно пульсировало, колебалось; иногда оттуда в его направлении вырывался язык пламени, но тут же втягивался назад, словно натыкаясь на невидимый барьер.
Спускаясь, он миновал уже бесчисленное множество огней, и, однако, он знал, что еще больше таится их в пещерах под дном колодца.
Каждый огонь, мимо которого проходил он по пути вниз, взывал к нему, пользуясь своими собственными средствами коммуникации, и в мозгу его назойливо бились одни и те же слова: запугивающие и умоляющие, обещающие все на свете. Но из этого, самого большого синего пламени не донеслось ни слова. Никакая форма не изгибалась, не вращалась, дразня лживыми посулами, в его ослепительной сердцевине.
Он зажег новый факел и воткнул его в расщелину между двух скал.
— Итак, Ненавистный, ты вернулся!
Слова падали на него, как удары плети. Взяв себя в руки, он взглянул прямо в синее пламя и спросил в ответ:
— Тебя зовут Тарака?
— Тому, кто заточил меня здесь, следовало бы знать, как меня зовут, — пришли в ответ слова. — Не думай, Сиддхартха, что коли ты носишь другое тело, то можешь остаться неузнанным. Я смотрю прямо на потоки энергии, которые и составляют твое существо, а не на плоть, которая маскирует их.