Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Важнейшее из искусств
Шрифт:
— Для этого тебя сюда и привел, — ответил я. — Чтобы понять, что у меня получилось.
— А что ты замыслил? Чего просил-то у дерева?.. Если хорошо просил, то и получишь, что хотел.
— А кто меня знает, хорошо или нехорошо? Уж как сумел, я старался. Нава научила, а я старался…
— А хотел-то, хотел чего?
— Да крыло такое, вроде птичьего, чтобы человеку летать, — ответил я.
— Да ты в своем ли уме, Молчун? То улитки у тебя по кругу ходят, то человеку летать… Виданное ли дело, Молчун?! — осуждающе покачал головой
— Невиданное — не значит невозможное, — пожал я плечами. — Раньше вы не видели, как мертвяков разрезают, а теперь почти каждый день наблюдаете. Скоро и сами научитесь. Воры давно уж научились мертвяков крушить. И вы научитесь, когда нужда заставит. А она заставит, когда меня рядом не будет.
— Ты что ж, хочешь от нас уйти? — насторожился Староста.
— Я же не сказал: совсем не будет, я сказал: когда рядом не будет… Я вот, например, давно собирался Наву навестить. Обещал ей, что ждать буду, а сам к вам ушел. Стыдно мне…
— Ей сейчас не до тебя, как я понимаю, если правильно понимаю, — вздохнул Староста. — Новое существо не в момент рождается. Просто человеку девять месяцев надо, а тут, можно сказать, двойной человек… И год — не срок…
— Возможно… А сердце ноет…
— Одного тебя отпустить не можем, сам правила придумывал, а толпой нельзя — мало нормальных защитников в деревне.
— А я пока и не собираюсь, просто пример привел, — утешил я вождя.
Ветка под тяжестью рюкзака склонилась почти до земли. Я без труда дотянулся до «плода» руками и снял его с прочной плодоножки — она сделала «чпок» и отлипла, а я ощутил в руках знакомую приятную тяжесть. Судя по ней, по тяжести, я получил то, что заказывал, может, только чуть легче. Я-то думал, что при здешних натуральных материалах тяжелее должно было выйти. Но не в весе дело. Руки дрожали от волнения, а душа — от нетерпения.
— И что дальше? — спросил Староста. — Где твое крыло-то?
— Там, — похлопал я по рюкзаку.
— Эх, чудеса страшные идут косяком, — пожаловался он. — Это у вас в летающих деревнях такие крылья придумали?
— Не в деревнях, а в городах, — ответил я. — И не в летающих, а в нормальных.
— Мало тебе — свалился с неба? Еще хочешь? — напомнил и предостерег Староста.
— Падать не хочу, а в небо хочу, — признался я. — Если б только я упал… Дочка у меня разбилась в полете… Настёна ее звали. Примерно как твоя Лава возрастом. Или Нава. Прекрасно летала. Камень с горы свалился на ее крыло… А здесь гор нет…
— Дочка — это тяжко… Я бы тоже головой о дерево ударился, если бы дочка… Я тебя теперь понимаю. Не понимаю, как ты это сделал, но понимаю почему… И про Наву теперь понимаю… Жить надо, Молчун, что бы ни случилось, чем бы ни ударило, надо жить, потому что… потому что еще кому-то может понадобиться твоя помощь, кому тебе захочется помочь. В лесу все помогает друг другу, даже становясь чьей-то пищей. Ты потерял дочку, но нашел нас. Мы теперь твои дети.
— Нашелся
— Не в бороде возраст, а в знаниях. Чем-то ты старше нас, чем-то мы взрослее. Потому нам и надо держаться вместе. А ты что-то задумал…
— Я подумал, что если мы будем сидеть в деревне и надувать щеки в ожидании врага, то это, по сути, ничем не отличается от варианта принять все как есть, — высказал я свои сомнения.
— Но мы никого не потеряли за это время!
— И ты считаешь, что так будет продолжаться всегда? — удивился я.
— Нет, я тоже думал, что настоящая борьба еще не началась, — признался Староста.
Я знал, что он меня поймет.
— Нам надо выходить за пределы деревни и, может быть, за пределы леса. Хозяйки сильнее нас, и, стоит им захотеть, от нас и следа не останется в пару дней. Я с ними разговаривал, я это понял. Пока у них другие дела, им не до нас. Но так всегда не будет продолжаться.
— И ты хочешь, как птица?..
— Да, я хочу иметь возможность расширить границы деревни тем способом, какого Подруги не ожидают, потому что не могут ожидать, ибо мой способ не принадлежит лесу. У меня может ничего не получиться, но я должен попробовать! Если не получится сейчас, я стану пробовать еще и еще, пока не получится.
— Или пока не разобьешься, — тяжко вздохнул Староста.
— Или пока не разобьюсь, — подтвердил я. — Тогда вам придется обходиться без меня, как раньше обходились. Теперь-то повязку с глаз сняли…
— Ну ладно, — кивнул деловито Староста. — То, что ты говоришь, в голове не укладывается, но я чувствую, что ты правильно говоришь. Я буду тебе помогать. Когда ты хочешь пробовать?
— Сейчас, — выкрикнул я. — Я шагу не смогу сделать, пока не буду знать, получилось или нет!
— Давай сейчас, — покладисто согласился он. — Что тебе нужно?
— Высокий холм, — ответил я.
— Есть такой неподалеку, — сказал он. — Мы туда не ходим, нечего там делать. Леса на нем нет, воды рядом нет. Скучное место.
Я надел на себя рюкзак — до чего же приятная тяжесть.
— Идем туда! — двинулся я вперед.
— А занятия? — спросил Староста, двинувшись следом.
— Сегодня без меня, — отмахнулся я. — Самоподготовка. Разделились пополам — и отрабатывать приемы.
Народ уже слонялся по деревне в ожидании руководителей. Распустились, однако, сами жить разучились. Нехорошо.
— Так! — сказал Староста громко. — У меня с Молчуном дела срочные. На время нашего отсутствия за старшего остается Колченог.
— А за меня, — выступил я, — Кулак остается. Во-первых, отработка и повторение всех приемов, что мы изучили, во-вторых, если мертвяк, то он на тебе, Кулак! Никаких «y-гу-гу», а дубиной промеж глаз или пикой в морду. Понял?
— Понял, — кивнул Кулак. — Что тут не понять: дубиной промеж глаз, чтоб шерсть с носа на задницу сползла. А то ходят тут, бродило им в рыло!