Мисс Марпл из коммуналки
Шрифт:
– А жених какой был?
– Жених? – словно споткнувшись, переспросила баба Шура и поджала губы. – Был.
– А что ж не расписались?
Настасьина соседка посуровела лицом и немного отвернулась. Расправила на клеенчатой скатерти несуществующую морщинку, переставила вазочку…
– Так что ж не расписались? – повторила бабушка Губкина. – Аль не пришлась ему Настасья ко двору?
– «Не пришлась»! – фыркнула хозяйка. – Это он ей не пришелся, шалопут!
– Что – плохой парень был? – упорствовала
– Да вот обидел! – огорченно воскликнула собеседница. – В самую душу наплевал, шалопут!
«Саратовская гостья» пристроила щеку на кулачок и, широко раскрыв глаза, попросила:
– Ты расскажи мне, Шура. Я ж о племянницах ничегошеньки не знаю! Полезу с расспросами, да, глядишь, обижу. Что там у них произошло?
Баба Шура кряхтя поднялась с табуретки, поторкала вилкой в картошку – сырая еще, не поспела – и, сев обратно, буркнула:
– Женишок-то племянник мой был. Тезка – Шурка.
– А-а-а…
– Вот те и «а-а-а». Настасья его два года из армии ждала. Верно, хвостом на сторону не крутила. А он вернулся – на другую позарился. Спьяну.
– Как это?
– А вот так! Нажрался… Это на Настенькином-то дне рождении! И с другой снюхался.
– А кто ж другая-то?
– Тьфу, прости господи! Шалава! Танька из четвертого подъезда! Как только Шурка в армию ушел, все к Настёне бегала: как там Сашка, как служит, чего пишет? А Настя, светлая душа, все ей рассказывала. Письма читала. А как Шурка вернулся, на свой день рождения пригласила… Подружка, как же!
– Ой, ну надо же, что бывает?! Подружка! Жениха прям с дня рождения увела?!
– Да какая она подружка! Вертихвостка! Сызмальства за Шуркой бегала. А тот придет ко мне, да «Баба Шура, пойдем на Каму» или на карусели. Возьмем Настёну, и айда гулять. Так и проходили все время вместе. Куда Санька, туды и Настя, куды Настя, тут и Санька рядом… Думали, придет из армии – распишутся. Эх, – бабушка непутевого внука махнула рукой, – видать, не судьба.
– Да как же это все получилось-то?!
– А так! Настя девушка порядочная. До свадьбы – ни-ни. А этот шалопут… Пришел да давай приставать, мол, все равно поженимся. Но Настя – ни-ни. После свадьбы, и точка. Честная она.
– И что?..
– А то. Из армии пришел – у Насти день рождения аккурат через день. Таньку пригласили. Та подпоила Шурку и в койку утянула.
– А Настя?!
– А Настя узнала – и от ворот поворот.
– Ну и ну. И где ж теперь ваш Шурка?
– Обратно на границу вернулся, – поджала губы бабушка. – Завербовался контрактником и уехал. И эта профура Танька за ним – шасть! Вот так-то.
– Н-да… А что ж Настасья не поехала? Не звал?
– Как же! Обозвался весь! Все телефоны оборвал. И мне звонил, и ей. Сначала сгоряча уехал, потом опомнился, давай звонить да телеграммы слать. Но Настя гордая. Сказала – как отрезала.
– Ой-ой-ой. А Танька, стало быть, за ним махнула?
– Поехала, – скривилась баба Шура. – Ни стыда ни совести. Все детство за ним бегала!
– Ой-ой-ой.
– Такую девку на шалаву променял! Тьфу!
– Женятся скоро?
– В октябре свадьба. – И стукнула кулаком по столу: – Ноги моей там не будет! Видеть не хочу! И телеграмму не отправлю!
Надежда Прохоровна посмотрела на расстроенную бабушку. Милая соседская девочка Настенька выросла на ее глазах. Уколы делала, в магазин небось бегала, ухаживала. И виделось бабушке безоблачное счастье – вернется внук из армии, пирком да за свадебку. Девочка своя, приветливая…
Но вот – не вышло. Вернулся паренек с границы (о невесте, поди, все ночи грезил да представлял), а та – ни-ни. Женись.
И тут другая. Сговорчивая да бойкая.
– Ты ребятишек, Шура, не кори. Дело молодое.
– Молодое?! Да Танька со всем районом гуляла!
– А ты злых языков не слушай. Санька-то твой – чужой был. Куда ж Татьяне деваться?
В девках, что ль, сидеть да по чужому мужу сохнуть? Гуляла, конечно… Так ведь часто бывает – не всем счастье с первого раза… Знаешь, как народ говорит? Плохой в дом придет, хорошему до рожку укажет…
– Ну ты скажешь – не с первого! С десятого уже!
– А ты не слушай. Мало ли что злые языки треплют. А эта Танька, быть может, всю жизнь твоему Шурке будет ноги мыть да воду пить.
– Скажешь тоже, – уже с сомнением повторила баба Шура. (Видать, не с кем было поговорить, вокруг одни советчики-союзники-кумушки-соседки.)
– Да, да, не слушай. Она, может быть, тоже девочка хорошая. Только счастье ей не сразу улыбнулось.
Баба Шура потеребила на виске резиночку от очков, подумала о чем-то и вдруг вскочила:
– Счас. Подожди. Фотографию тебе принесу.
И убежала в комнату.
Вернулась она с пухлым плюшевым альбомом, распертым фотографиями, что твой баян; отдельно принесла почтовый конверт и вытряхнула из него карточку.
– Вот, смотри, – брезгливо поджала губы и одним пальцем по столу передвинула ее гостье. —
Вместе снялись и мне прислали.
С яркого глянцевого снимка Надежде Прохоровне улыбнулась парочка: чуть-чуть смущенный голубоглазый парень и худенькая – влюбленная, аж с фотографии радость брызжет! – девчонка с короткой стрижкой на темно-каштановых волосах. Парнишка сидел прямо, девчушка держала его за локоть обеими руками, прижималась и смотрела совсем не в объектив, а – на него.
– Бесстыжая! – фыркнула бабушка контрактника. – Ишь – вцепилась. Мочи нет смотреть!