Мисс Марпл из коммуналки
Шрифт:
– Не виноватая она. Я когда в первый раз пришел, она мне письмо от Софьи показала. Я понял – шкатулка все еще в стене, надо ехать. Но Настю попросил никому обо мне не рассказывать…
– Почему? – перебил следователь.
– Так всякое бывает, – пожал плечами Михей. – Хотел, чтоб она в стороне осталась.
– То есть вы предполагали, что, отправляясь за сокровищами, можете совершить преступление?
– Всякое бывает, – повторил дед.
– Но гражданку Скворцову не убивали?
– Сама упала…
– А как ваша внучка отнеслась к
– А никак. Сказал: в разруге я с ее родней. Молчи, нечего прежде времени против себя настраивать.
– И она… – многозначительно поднял брови Лапин.
– Она хорошая, порядочная девушка, – вступила в разговор наиболее прилично себя ведущая свидетельница Мальцева. – Если дедушка попросил ее ни о чем не рассказывать, она поступила так, как попросил ее об этом старший человек.
– Значит, вы хотите сказать, что никаких подозрений после смерти Клавдии Тихоновны у нее не возникло? Она у вас дурочка? – ввернул Лапин и покосился на пыхтящую у окна Надежду Прохоровну.
– Нет. Настя просто хорошая девочка. А Клавдия умерла еще до того, как она в первый раз в Москву приехала. Настя не могла связать воедино появление деда и смерть далеко живущей, почти забытой родственницы. Я ясно излагаю?
– Вполне, – кисло отозвался Лапин. Отодвинулся от стола, покачался на ножках стула, в упор разглядывая старого, матерого зверя, и, помотав головой, буркнул: – Ну и железные же у вас нервы, Михей Карпович…
– Задница у него чугунная! – пылко вставила поцелованная в пятьдесят втором году гражданка Губкина. – Столько дней сиднем в кладовке просидеть…
– Надежда Прохоровна! – рявкнул на этот раз Дулин.
– И все же я не понимаю… – гнул свое следователь. – Как вы, немолодой уже человек, смогли раз от разу возвращаться в квартиру, где один человек погиб у вас на глазах, второго вы убили… Не понимаю, честное слово, не понимаю! Может быть, у вас нервы из титана?
– Есть маленько, – согласился Михей Карпович. – Жизнь душу закалила.
– Ну хорошо. Но вот представим на минуточку: нашли вас в комнате. Застукали.
– Их счастье, что не застукали, – мрачно сообщил злодей.
– А то?.. Ах, ну да, перестали бы ночами по стенам шуршать, спокойно разобрали бы эти стены по кирпичику…
– Разобрал бы. Нашел кубышку и на юга подался.
– А Настенька? – прищурился неугомонный следователь. – Неужели с внучкой не поделились бы?
– А для кого я дом собирался в Туапсе покупать?! Мне там один кореш уже домишко присмотрел… Все для нее! Все для внучки, для правнуков! Приезжала бы ко мне на море, детишек привозила. Богатый дедушка, не пассажир откинувшийся!
– Ну да, ну да, конечно… Дедова радость – внуков на море встретить… Персиками накормить.
– А ты меня, начальник, не подначивай! Говорят тебе: пиши, а в душу не лезь!
– Да и рад бы написать, Михей Карпович, да в голове не укладывается! – разгорячился хитрый Лапин. – Как это вы один смогли эдакую комбинацию провернуть?! Проникали ночами
– Из алмазного сплава, – ощерился, приналег грудью на стол «откинувшийся пассажир». – Каждую ночь возвращался. С себя все продал и чужого прихватил, все деньги на билеты извел, но возвращался. Не понять тебе этого, начальник, не было у тебя мечты.
– Была, Михей Карпович, была, – отмахнулся лукавый следак, ловя подследственного на горячке. – И мечта была, и надежда…
– Значит, плохая! Мечта твоя! Бескрылая! А я за эти камушки все готов был вытерпеть! И ночи баз курева, и сса… в баночку, жрал одно печенье! А высунулись бы вон они, – ткнул пальцем в двух притихших кумушек, – придушил бы, как курей!
– И почти вся московская квартира досталась бы вашей внучке, – закончил Лапин и уткнулся в бумаги.
– Да что же ты за человек такой?! – огорчился Михей Карпович. – Я с тобой по-людски, все как на духу…
– Ну прямо ангел Серафим, – буркнул следователь. – Софья Тихоновна, будете на гражданина Кузнецова заявление писать?
– Какое заявление?
– Ну как же. Он вас каждый вечер снотворным травил, мог, знаете ли, и дозировку не рассчитать.
– Не буду, – твердо выговорила Софа.
– Почему?
– С него – довольно. – И пристально, и как то даже сострадательно посмотрела на дальнего, дальнего, очень далекого во всем родственника. Тот опустил голову.
– А я вот – буду! – подбоченившись, заявила Надежда Прохоровна.
– Эх, Надька… Никак ты не можешь тот поцелуй забыть…
Если бы прохлаждавшийся все это время старлей Дима не успел перехватить потерпевшую от грузовика гражданку Губкину в охапку, пришлось бы второй раз вызывать бригаду скорой помощи. Надежда Прохоровна едва не цапнула со стола вещественное доказательство – бутылку из-под мадеры – и не использовала ее повторно по тому же назначению.
Покусилась бы гражданка Губкина на черепушку гражданина Кузнецова.
На этот раз без всяких к тому серьезных оснований.
Когда подследственного увели из квартиры, Владимир Николаевич, уже застегивая куртку, сказал:
– Надежда Прохоровна, буду хлопотать перед начальством о начислении вам поощрительной денежной премии. Не уверен, что удастся выбить, но постараюсь хотя бы ценный подарок организовать.
– Ты лучше Надежде Прохоровне удостоверение выбей, – хмыкнул склонившийся над ботинками следователь Лапин. Он единственный, приятно удивив Софью Тихоновну, скинул уличную обувь, прежде чем приступить к работе. – И место в своем отделе. Надежда Прохоровна тебе, – пыхтел, завязывая шнурки, – раскрываемость процентов, мгм, – распрямился, оценил взглядом фигуру мадам, – процентов на восемь поднимет. Никак не меньше.