Мисс Ведьма
Шрифт:
Новый удар хлыстом – невероятно! – искалеченные, уродливые тела начали расти и пухнуть… стали вдвое больше… втрое… Крысы достигли величины хорошей собаки, тяжелые чешуйчатые хвосты бились о каменные стены, и блохи, зловещие разносчики бубонной чумы, громадные, как блюдца, сыпались с их шкур.
Жестоко, самодовольно ухмыляясь, чародейка наблюдала, как тысячи ужасных тварей заполоняли пещеру, топча друг друга, прижимая к стенам, выкалывая острыми, как шипы, усами слезящиеся глаза, раздирая корчащиеся тела. А крысы все прибывали, слой громоздился на слой, пока пещера доверху не наполнилась искалеченными, верещавшими животными.
Улыбался один упырь. Людоед, храбрейший из храбрых, отодвинул мистера Лидбеттера и спрятался за спиной Арримана, а три ведьмы позабыли свои разногласия и сжались в один трясущийся комок.
Вновь удар хлыста – и дьявольская затея мадам Олимпии получила развитие. Прямо на глазах плоть, шерсть, глаза и кожа гигантских крыс начали сжиматься, усыхать и исчезли совсем, оставив полчища скелетов. Но и скелеты продолжали шуршать, прыгать, драться и кусаться. Безглазые, голые, бесхвостые, они оставались крысами, и на стенах бесновались тени в гротескном, леденящем кровь танце смерти.
– Хорошо, очень хорошо, – прошептал мистер Чаттерджи из-за стекла, но и он дрожал как осиновый лист. А Белладонна, чуть живая от отвращения, наконец порадовалась, что Теренс этого не видит.
Еще удар – и гигантские крысы вновь обрели плоть: серая шерсть, гноящиеся глаза, облезлые хвосты. Но гвоздь программы был впереди. С новым ударом хлыста крыс охватило неутолимое, бессознательное желание – желание съесть друг друга. Наступило торжество каннибализма. Крысы вонзали желтые зубы в лапы, спины, морды соседей, постепенно пожирая друг друга заживо, кусок за куском.
– Не могу больше, – прошептала Белладонна, еле сдерживая биение сердца.
Крыс заметно убавилось; содрогаясь, тела одно за другим исчезали в ненасытных желудках. Вот осталось пятьдесят крыс… двадцать… пять… Наконец, одна… Последняя громадная крыса на разбитых лапах замерла посередине пещеры, из раны в боку сочилась кровь, а в глотке исчезал, еще подрагивая, хвост соседки.
Но и это был еще не конец. Последнюю крысу охватило дьявольское безумие, и судьи с ужасом наблюдали, как она принялась, медленно и неумолимо, пожирать саму себя.
Мадам Олимпия дождалась, пока в воздухе не остались голые клацающие челюсти. Она ударила хлыстом в последний раз – челюсти исчезли, развернулась и поклонилась судьям.
– Симфония Смерти сыграна, – объявила мадам Олимпия.
И расхохоталась…
Глава четырнадцатая
За Симфонию Смерти мадам Олимпия получила девять баллов из десяти – почти высшую оценку. Упырю ведьма страшно понравилась, да и мистер Чаттерджи, когда его зубы наконец перестали выбивать дробь, признался, что нашел ее выступление весьма интересным. Даже самому жестокому халифу из сказок Шахразады было до нее далеко.
«Почему я настоял на девяти баллах? – весь вечер недоумевал Арриман. – Почему не поставил высшую оценку?»
А воспротивился именно он. И упырь, и джинн готовы были расщедриться на все десять баллов.
Что же его удержало? Несомненно, ни одной ведьме не превзойти ее злодейства. А какой стиль, какой блеск! И эти фантастические огни, и последняя крыса, пожирающая собственную плоть! Арриман вспомнил низкий, зловещий хохот мадам Олимпии – такой притягательный – и гордый кивок головы. Нет, никому не сравниться с ней, это точно. Оставалась всего одна ведьма, судя по слухам, совсем юная и неопытная, словом, не соперница этой. Нет, ведьма номер шесть должна стать миссис Канкер. Да она и сама это знала.
– Отличное сегодня было представление, что скажешь, Лестер? – крикнул он людоеду, наполнявшему для него ванну.
Лестер выглянул из двери, вспотевший и усталый.
– Да, сэр, – ответил он безучастно.
– Мерцающие огни, скелеты, гигантские блохи. Мне очень понравилось, а тебе?
– Очень, сэр.
– Конечно, многие скажут, что не обязательно было заставлять крыс по-настоящему есть друг друга. Сам бы я никогда так не поступил.
– Нет, сэр.
– Зато магии чернее и не придумать. И кажется, ведьма весьма недурна собой? Я не заметил ни бородавок, ни… мм… усиков. И я почти уверен, что она не носит резиновых сапог.
– Не носит, сэр.
– Должен сказать, я очень рад, что она победила. Ну, наверняка победила. Очень рад. Думаю, она будет отличной женой. Надеюсь, когда мы поженимся, ей не понадобятся больше фокусы с пожиранием. Будет, как полагается, мирно разить себе и губить. Ты согласен?
Неужто он не сумел бы вернуть Кракена в море, превратить его в корзинку для зонтиков или что-то в этом роде?
– Ты хочешь сказать, ему нравится, что Кракен ходит за ним по пятам?
– Нравится? – усмехнулся людоед. – Да он его обожает! Нянчится с ним, наглядеться не может. Помяни мое слово, вот женится Арриман, обзаведется дитем и станет с ним сюсюкать, как ни один отец в мире. Стоит назвать его «папочкой» – все, он пропал, несмотря на дьявольские штучки и магию.
Оба помощника задумались. Предстоящая женитьба Арримана не давала им покоя. Теренс еще не вернулся, но даже если ему удастся нанять актера, получится ли обмануть колдуна?
– Ты останешься в замке, если он женится на мадам Олимпии? – спросил мистер Лидбеттер, который и имя-то чародейки старался произносить как можно реже.
Лестер покачал угловатой головой.
– Не думаю, что смогу вытерпеть ее присутствие, – сказал он. – Признаться, тяжко мне оставлять бедолагу одного, только мадам дрожь на меня наводит. Ей ничего не стоит превратить меня в какого-нибудь бабуина, а потом заставить самого себя сжевать.
– Я беспокоюсь за мальчика, – сказал мистер Лидбеттер. – Если с ним что-нибудь случится, Белладонна этого не переживет.
– Не случится, – заверил людоед. – Ростом он, может, и с комарика, но голова у него на плечах есть. Уверен, он все сделает как надо.
– Надеюсь, что ты прав, Лестер, – вздохнул секретарь, потирая ноющий хвостик. – Очень надеюсь.
Лестер действительно оказался прав. С Теренсом не случилось ничего плохого, и в полдень он уже звонил в дверь Амелии Лидбеттер, жившей в небольшом доме на окраине Тодкастера.