МИССИОНЕР
Шрифт:
Ладно, хватит о прошлом и отдалённом будущем. Настраиваемся на ближайшее будущее. Установка на полное перевоплощение из американца в русского. Забыть все свои американские привычки, вспомнить всё, о чём рассказывал отец. Самоконтроль и ещё раз самоконтроль. Уже чуть не прокололся со своим "проблем серо"…
Аполлон, по-прежнему с закрытыми глазами, вяло зашевелил губами.
Я успокаиваюсь и расслабляюсь… Я в России… Я русский… Так, отец, рассказывал, что из Михайлова Хутора обычно был какой-нибудь транспорт в Синель, на
– Гражданин, – пожилой упитанный милиционер с погонами лейтенанта остановился возле загорелого светловолосого парня в бежевых шортах и зеркальных очках, вальяжно развалившегося на одной из привокзальных скамеек, – гражданин!
Тот продолжал сидеть в вызывающей позе, закинув ногу на ногу так, что высветился протектор кроссовки с прилипшим к нему окурком.
Милиционер, придав своему и без того строгому лицу ещё более строгое выражение, наклонился и тронул Аполлона – а это был, конечно же, он – за плечо:
– Гражданин!
– Who (произн. "Ху") кто (англ.)… – Аполлон встрепенулся и, видимо, ещё не придя в себя от дрёмы, сбрасывая одну ногу с другой, носком кроссовки задел милиционера.
Тот ойкнул и, согнувшись, схватился обеими руками за пах, куда пришёлся удар. Аполлон же, резко опустив ногу, тоже сморщился и инстинктивным движением рук прикрыл аналогичное место у себя.
Публика, находившаяся поблизости, с недоумением и любопытством наблюдала за происходящим. Женщина, дремавшая на этой же скамье и открывшая глаза при первой призывной фразе милиционера, испуганно вскочила и, схватив свою поклажу, торопливо отбежала в сторону.
Случайный удар, хоть и пришёлся в болезненное место, был, видимо, не столько сильным, сколько неожиданным. Милиционер тут же очухался, хотя страдальческая гримаса не сошла с его лица; рука его дёрнулась, было, к кобуре, но на полпути остановилась.
Аполлон тоже оправился от неожиданного поворота событий, коснувшегося его травмированного органа.
– Извините, – пролепетал он. – Простите, пожалуйста. Я не хотел… Это получилось случайно.
– Ты!.. Ты!.. Вы!.. – милиционер то ли не находил подходящих для данной ситуации слов, то ли никак ещё не мог перевести дух после полученного удара. Наконец вдохнул поглубже и выдохнул:
– Оскорбление!.. Матом… При исполнении… – он на мгновение задумался. – С нанесением тяжких телесных повреждений…
Страдальческое выражение его лица уже сменилось на почти свирепое. К нему вернулось – только что подмоченное – достоинство представителя власти. Глядя на рассвирепевшего человека в форме, Аполлон побледнел.
– Гр-р-ражданин, пр-р-ройдёмте в отделение, – рыкнул лейтенант и, увидев, что к ним уже приближается ещё один блюститель порядка, добавил, обращаясь к нему:
– Иван, в отделение этого пляжника!
"Ну вот, влип… Размечтался…", – тоскливо
Отделение милиции находилось рядом, в здании вокзала, только вход был с торцевой его стороны.
В небольшой комнате, с окном, затянутым вылинявшей занавеской, стояло два стола – один напротив двери, второй под окном; в углу между столами покоился массивный сейф какого-то серо-буро-малинового цвета; у стены слева – небольшой шкаф; рядом – несколько потёртых стульев.
Вошедший вслед за Аполлоном молодой сержант, которого звали Иван, кивнул на стулья:
– Садитесь, задержанный.
Аполлон сбросил с плеча сумку и сел на крайний стул у шкафа. Сержант за столом напротив начал раскладывать какие-то бумаги.
Вошёл лейтенант, задержавшийся на площади перекинуться парой слов со знакомым.
– Вот, Ваня, – начал он, с покряхтыванием располагая своё грузное тело за другим столом, – ты колысь бачив таке?
Аполлон заметил, что тон лейтенанта уже не такой суровый, даже с каким-то оттенком благодушия. Вообще, внешний вид этого грузного немолодого человека был нисколько не воинственный. Было очевидно, что из себя он выходил крайне редко и когда уж совсем, наверное, бывало невмоготу.
Лейтенант словно угадал мысли Аполлона:
– Скильки рокив служу на станции, а такого зи мною ще нэ було.
– Что? – молодой милиционер закурил. – Оформлять протокол?
– Почекай, – лейтенант повернулся к Аполлону. – Вот ты мени скажи, хлопче, звидки ты взявся тут такий? Скильки працюю… та чого працюю – скильки живу, а такого попугая, та ще в трусах, у самому людному мисци ще николы нэ бачив. Та щоб ще й ногами махав. Ни, ты подывысь, подывысь на нього, Ваня, ты колысь бачив таке чудо? Хоч бы окуляры зняв, петух.
Аполлон догадался, что этот не совсем понятный для него язык, на котором говорил лейтенант, – украинский. И в самом деле, здесь, в приграничной зоне Украины и России, был в ходу свой, особый язык – невообразимая смесь украинского с русским, причём диапазон пропорций их был очень широким – от почти чистого украинского или русского до "пятьдесят на пятьдесят", да иногда ещё и с белорусским акцентом – Белоруссия тоже рядом. Тем не менее, все друг друга прекрасно понимали. Хотя у лейтенанта явно доминировал украинский, смысл сказанного им Аполлону был ясен, как божий день.
– Ладно, давай паспорт.
Аполлон достал из кармашка сумки паспорт, с некоторой робостью протянул лейтенанту. Тот взял документ, раскрыл, прочитал:
– ИванСв Аполлон Флего… гон… Флегонтович.
Перевернул несколько страничек, посмотрел на фотографию, перевёл взгляд на задержанного. Аполлон побледнел и даже как-то сжался.
– Окуляры зними, Аполлон Флегонтович, – сказал лейтенант.
Было заметно, с каким удовольствием лейтенант произнёс непривычное имя-отчество. Аполлон понял, что от него требуют, нехотя снял очки.