Миссис Крэддок. Покоритель Африки
Шрифт:
Она чувствовала себя счастливой только рядом с мужем, ей доставляло особое удовольствие сознавать, что связующие их узы неразрывны, что она и Эдвард до самого конца, до последнего вздоха будут неразлучны. Берта с трогательной покорностью ходила за ним по пятам, как собачка; гордость ушла из ее сердца, она мечтала только о том, чтобы раствориться в Эдварде, сплестись характерами и существовать как одно целое. Она желала, чтобы он был ее единственной яркой чертой, и сравнивала себя с плющом, обвивающим ствол дуба, ведь Эдвард был мощным дубом, столпом и опорой, а она всего-навсего слабой женщиной.
Утром
Берта жила точно в волшебном сне, который длился без конца; ее счастье было не бурным, порождающим вихри и водовороты, но безмятежным и гладким. Она обитала в раю, расцвеченном всевозможными оттенками розового, где не было ни слепящего света, ни лиловых теней. Берта парила в небесах, и единственной связью с земной жизнью служила еженедельная поездка в Линхэм на воскресную службу. Было нечто восхитительно-человеческое в этой бедной церквушке с ее сосновыми скамьями, густо покрытыми лаком, запахами помады для волос и бельевой синьки. Эдвард был одет в воскресный костюм, органист вымучивал ужасные звуки, фальшиво пел деревенский хор. Монотонное чтение молитв мистером Гловером напрочь лишало их всей красоты, служба велась сухо и прозаично. Два часа в церкви опускали Берту на землю ровно в той степени, в какой требовалось для осознания того факта, что жизнь состоит не только из высокой духовности.
Наступил апрель. На вязах перед Корт-Лейз начали распускаться листья – почки усыпали ветви мелким дождем, нежной зеленой дымкой, которая была заметна издалека, но исчезала при приближении. Коричневые поля оделись в летний наряд: буйно поднялся сочный клевер, дружно двинулись в рост посевы. Стояли дни, когда в воздухе разливалось благоухание, пригревало солнышко и сердце сладко замирало, радуясь долгожданному приходу весны.
Благодатные дожди напитывали почву водой, и бессчетные капли, свисавшие с ветвей, сверкали на солнце, которое вскоре проглядывало из-за туч. Застенчивые тюльпаны раскрывали бутоны и устилали землю цветистым ковром. Облака над Линхэмом поднялись выше, раздвинув горизонт. Птицы, робко пробовавшие голос в марте, теперь пели в полную силу и наполняли воздух звонким щебетом. В зарослях боярышника позади Корт-Лейз продемонстрировал красоту своей песни первый соловей. Повсюду поднимался густой дух земли – запах плодородной почвы и дождя, солнца и ласкового ветра.
Порой дожди заряжали без перерыва на несколько дней, и тогда Эдвард довольно потирал руки.
– Хоть бы лило всю неделю, полям обязательно нужна влага!
В один из таких дней Берта лежала на кушетке, а Крэддок стоял у окна, слушая ровный стук капель. Она вспомнила ноябрьский день, когда вот так же стояла
– Эдди, милый, посиди со мной, – промолвила она. – Мы не виделись почти целый день.
– Мне нужно отъехать, – не оборачиваясь отозвался Крэддок.
– Нет, не нужно. Иди же ко мне.
– Хорошо, побуду с тобой пару минут, пока не подали двуколку.
Крэддок сел на кушетку, Берта обняла его за шею.
– Поцелуй меня, – попросила она.
Он поцеловал.
– Какой ты странный! – со смехом воскликнула Берта. – Тебе как будто все равно!
Крэддок ничего не ответил, потому что в этот момент к крыльцу подкатила двуколка, и он вскочил с кушетки.
– Куда ты едешь?
– На ферму Эрн, к старому Поттсу, договориться насчет покупки овец.
– И только-то? Неужели ты не можешь остаться со мной, когда я тебя об этом прошу?
– С какой стати? Что мне делать дома? Гостей, насколько я знаю, мы не ждем.
– Я хочу побыть с тобой, Эдди, – жалобно протянула Берта.
Крэддок рассмеялся.
– Боюсь, ради этого я не могу отменить встречу.
– Тогда можно мне с тобой?
– Это еще зачем? – удивился Эдвард.
– Хочу быть рядом. Мне ужасно плохо от того, что мы всегда порознь.
– Ничего не всегда, – возразил Крэддок. – Черт побери, по-моему, мы не расстаемся ни на минуту!
– Значит, ты не скучаешь по мне так сильно, как я по тебе, – тихо проговорила Берта, опустив глаза.
– На улице льет как из ведра! Ты насквозь промокнешь.
– Какая разница? Зато я буду с тобой.
– В таком случае поехали.
– Тебя не волнует, поеду я или нет! Тебе это безразлично!
– Я считаю, очень глупо с твоей стороны выходить под дождь. Уверяю тебя, я сам ни за что бы не поехал, если б мог.
– Тогда поезжай.
Берта с трудом сдержала злые слова, готовые сорваться с языка.
– Будет гораздо лучше, если ты подождешь меня дома, – бодро сказал Крэддок. – Я вернусь к ужину. Ну, пока!
Эдвард мог выразить свою мысль иначе. Например, что будет счастлив, если Берта составит ему компанию, или что встреча может катиться к чертям, а он остается с любимой женой. Вместо этого он просто ушел, весело насвистывая. Ему было все равно. Щеки Берты запылали от унижения.
– Он меня не любит, – потерянно произнесла она и вдруг разрыдалась – впервые после свадьбы, впервые после смерти отца. Собственные слезы заставили ее устыдиться. Она попыталась их унять, но не сумела и продолжала горько плакать.
Слова Эдварда показались ей невероятно жестокими. Как у него только язык повернулся!
– Этого следовало ожидать, – вслух сказала Берта. – Он меня не любит.
Она разозлилась на мужа, припомнив все маленькие проявления холодности, которые так ранили ее сердце. Нередко Эдвард почти отталкивал ее, когда она хотела приласкать его, а он в тот момент был занят чем-то другим; часто никак не отвечал на ее страстные заверения в вечной любви. Неужели Эдвард не понимает, что его поведение задевает Берту? Она говорит, как сильно обожает ненаглядного Эдди, а того интересует, не закончился ли завод у часов!