Миссис Макгинти с жизнью рассталась
Шрифт:
– Вы хорошая жена и мать, мадам, – напыщенно произнес Эркюль Пуаро.
Глаза Морин широко распахнулись. Привлекательные карие глаза на веснушчатом личике. Интересно, подумала миссис Оливер, сколько ей лет? Пожалуй, не больше тридцати.
– Правда? – удивилась Морин. – Ну, не знаю. Я, конечно, всех их страшно люблю, но разве этого достаточно?
Пуаро кашлянул.
– Не сочтите меня бесцеремонным, мадам, но если жена по-настоящему любит своего мужа, она должна заботиться о том, как он питается. Питание –
Морин, похоже, эти слова немного задели.
– А что? – вспыхнула она. – Голодный мой муж не ходит. Только и делаю, что его кормлю.
– Я имел в виду качество пищи.
– Вы хотите сказать, что я плохо готовлю, – догадалась Морин. – Но я всегда считала: что именно человек ест – это неважно.
Пуаро издал стон.
– Или что на нем надето, – рассеянно продолжала Морин. – Или чем он занимается. Я думаю, все это наносное и в жизни мало что значит.
Минуту-другую она молчала, глаза от выпитого подернулись какой-то дымкой, будто она смотрела в дальние дали.
– На днях одна женщина написала в газету письмо, – вдруг сообщила она. – Дурацкое письмо. Спрашивает, как лучше поступить: отдать ребенка на усыновление чужим людям, которые смогут предоставить ему все возможности – все возможности, так и написано, она имела в виду хорошее образование, приличную одежду, достойное окружение, – либо оставить его при себе, хотя никаких возможностей у нее нет. По-моему, дурацкое письмо – глупее не придумаешь. Главное, чтобы ты мог ребенка прокормить, – все остальное неважно.
Она уставилась в пустой бокал, будто пыталась разглядеть на его дне будущее.
– Я-то знаю, – сказала она. – Ведь меня саму удочерили. Мать меня отдала, и там мне, как пишет эта женщина, предоставили все возможности. Но всегда больно сознавать – даже сейчас, – что от тебя отказалась собственная мать, взяла и отдала тебя своими руками.
– Но, может, она пошла на эту жертву ради вашего же блага, – предположил Пуаро.
Проясненным взором она посмотрела на него.
– Нет, не согласна я с этим. Перед собой эти родители так и оправдываются. На деле все проще – оказывается, они просто могут без тебя обойтись… А сознавать это больно. Я бы от моих детей не отказалась – ни за какие возможности на свете!
– Я считаю, вы совершенно правы, – поддержала ее миссис Оливер.
– С этим я тоже согласен, – сказал Пуаро.
– Вот и договорились, – обрадовалась Морин. – О чем мы тогда спорим?
Как раз в этот момент на террасу вышел Робин и подхватил:
– Да, о чем мы тогда спорим?
– О приемных детях, – доложила Морин. – Мне не нравится быть приемным ребенком, а вам?
– Все же это лучше, чем быть сиротой, разве нет, дорогая? Пожалуй, нам пора идти, правда, Ариадна?
Гости собрались расходиться разом. Доктор Рендел куда-то умчался немного раньше других. Все вместе спустились с холма, весело и громогласно болтая, слегка взвинченные, как оно и бывает, когда вольешь в себя несколько коктейлей.
У ворот Лэбернемс Робин стал настойчиво приглашать всех зайти.
– Расскажем мадре, как прошла вечеринка. Ей, бедняжке, так обидно, что не смогла пойти с нами – опять нога замучила. Но все равно ей жутко хочется знать, что творится вокруг.
Веселая гурьба хлынула в дом, и миссис Апуорд и вправду очень обрадовалась.
– А кто еще там был? – спросила она. – Уэтерби?
– Нет, миссис Уэтерби нездоровится, а эта унылая девица Хендерсон без нее идти отказалась.
– Какая трогательная привязанность, – заметила Шила Рендел.
– Я бы скорее назвал это патологией, – вставил Робин.
– Это все ее мать, – подала голос Морин. – Некоторые матери своих чад прямо съесть готовы.
Она вдруг вспыхнула, наткнувшись на вопросительный взгляд миссис Апуорд.
– Я тебя не пожираю, Робин? – спросила она.
– Мадре! Конечно же, нет!
Чтобы скрыть смущение, Морин быстренько переменила тему – стала рассказывать, как они воспитывают своих ирландских волкодавов. Какое-то время говорили о собаках.
Потом миссис Апуорд решительно сказала:
– От наследственности никуда не денешься – человек ты или собака.
Шила Рендел пробормотала:
– А как же среда?
Миссис Апуорд была категорична:
– Среда, моя дорогая, здесь ни при чем. Она позволяет тебе сменить облицовку – но не более. То, что в человеке заложено, все равно остается при нем, и никуда от этого не деться.
Эркюль Пуаро с любопытством остановил взгляд на Шиле Рендел – лицо ее вдруг пошло красными пятнами. С излишней, как ему показалось, пылкостью она возразила:
– Но ведь это жестоко… и несправедливо.
Миссис Апуорд заметила:
– В жизни много несправедливого.
В разговор вступил Джонни Саммерхейз, неспешным, ленивым голосом он сказал:
– Я согласен с миссис Апуорд. Наследственность сказывается. Я всегда на этом стоял.
В голосе миссис Оливер прозвучал вопрос:
– Вы хотите сказать, что все передается? «И проявляется в грядущих поколениях…»
Морин Саммерхейз неожиданно отозвалась своим приятным высоким голосом:
– Но у этой цитаты есть продолжение: «И потому будь к людям милосерден».
Все снова немножко смутились – слишком серьезная нота зазвучала в разговоре.
Чтобы переменить тему, накинулись с вопросами на Пуаро.
– Расскажите нам про миссис Макгинти, месье Пуаро. Почему вы считаете, что этот омерзительный жилец ее не убил?
– Между прочим, он часто бормотал что-то невнятное, – припомнил Робин. – Бродит по переулкам и что-то себе бормочет. Я его часто встречал. И могу вам точно сказать – вид у него был жутко странный.