Миссия России. Искупление и Победа
Шрифт:
Прибывают новые машины. Немцев в селе становится всё больше и больше. Вот и немецкий офицер-гауптман по-хозяйски вылез из кабины. Указательным пальцем руки, одетой в перчатку, деловито что-то указывает унтеру. Вероятно, распоряжается, как распределить личный состав на постой по хатам. На гауптмане камуфлированный полевой китель, на голове офицерское кепи с прямым козырьком и германским орлом, поверх кителя солдатские пехотные ремни. На поясе магазины к автомату, вальтер в кобуре и стальная каска с трехцветным флажком. А за спиной «пресс-штофф» – офицерская сумка из жёлтой кожи. Ниже – широкие удобные галифе. На ногах добротные кованые сапоги. В левой руке его убедительно покоится автомат, пока, правда, опущенный каналом ствола вниз. Но ведь гауптман может в любой момент, как только что-то
Вот стадо гусей идёт с реки домой, поднимаясь в горку. Гуси напуганы шумом, гогочут, тянут головы, шипят на незнакомых людей. Немцы хохочут. Унтер смеётся, о чём-то спрашивает гауптмана, показывает на гусей. Офицер улыбается одними губами и одобрительно кивает головой:
– Гут!
Один из мотоциклистов снимает МG с коляски, а заправленная в пулемёт лента тянется за ним. Передёргивает затвор, вскидывает и… сталью клацают боёк и затвор, гильзы выскакивают и рассыпаются по земле, боевой механизм вздрагивает в руках солдата, рокочет:
– Ах-а-ах-хх! Бах-бах-бахх! – пулемётчик, смеясь, весело бьёт по гусям, недружелюбно встретившим иноземных гостей.
Гуси только: «Га-га-га!». Пух, перья да кровь в разные стороны. Гусиное стадо голов в пятнадцать-двадцать лежит и только трепыхается в конвульсиях.
Миша очень отчётливо запомнил, как клацает затвор, как гогочут, кувыркаются и разбегаются гуси. Гусак даже пытался было взлететь. Но не успел. Расправив и взмахнув крыльями, было рванулся от земли, но тут же ткнулся грудью в траву и затрепетал.
Немцы скопом ржут и что-то кричат. Двое побежали подбирать битых гусей и откручивать им головы. Трое других уже берут и несут дрова из дровницы. Тут же у плетня разводят костёр. Из кузова машины достают два больших полевых котла, сковороды. Появляется повар в белоснежном колпаке. Тут же потрошат, гусей, сдирают перо, кромсают тушки. Бросают в котел, на сковороды, варят, жарят. Кто-то из солдат прямо в хлеву заколол молодого поросёнка. Вытащил на улицу в траву и уже разделывает и свежует его, отирая от крови длинный острый, как бритва, нож о лопухи. Тут же разливают и пьют шнапс, спирт. Закуривают. Дым коромыслом расползается по селу. И так почти у каждого двора.
Захмелев, немцы расслабляются, распускают ремни, скидывают куртки и нижние рубахи. Винтовки во дворах у хат поставлены в пирамиды. Часовых в селе нет. У околицы стоит один молодой солдат с карабином, и тот уже навеселе. Хотя нет, немцы бдят! С голыми торсами, черпают воду в колодцах, тут же сливают друг другу на головы, на плечи, на руки, моются, фыркают, радуются жизни. А чего не радоваться?! Пока живой, бери всё, что можешь, на завоёванной территории! Благо много есть чего взять. А завтра – в бой. А там неизвестно, чего ждать.
Наварив, нажарив, тащат котлы и сковороды в хаты. Выставляют и выкладывают на столы всё, что есть у них самих, и всё, что есть съестного в русских хатах. Тут и сало, и варёная картошка, и солёные огурцы, и шоколад в обертках, и конфеты, и печенье, и гусятина, и курятина и шнапс, и самогон. Сами садятся и усаживают с собой за стол хозяев. Наливают, пьют, чокаются, что-то кричат на немецком. Обнимают русских крестьянок. Курят, закусывают. В ход идут и вилки, и ложки, и ножи. Тут же за столом, не стесняясь, громко портят воздух, чем вызывают немое удивление и возмущение русских крестьян. Опять наливают и пьют, и так до темноты. Вконец запьянев, укладываются спать в хатах прямо на полу, подстелив шинели, матрасы, крестьянские перины, подушки.
А на улице выпивший и подобревший немецкий унтер-офицер сзывает ребятню, ведёт всех ребят к машине. Достаёт из кузова большой серебристый пакет. Вытаскивает нож из ножен на ремне и умелым движением рассекает пакет у верхнего шва. Затем хватает его за нижние концы и осыпает ребят конфетами и шоколадками в блестящих обёртках… Это тоже Миша запомнил хорошо. Шоколад он попробовал тогда впервые.
Несмотря на отдельные успехи частей Красной армии, пытавшихся восстановить положение на брянско-орловском направлении, Брянский фронт всё же был разгромлен. Силы 3-й, 13-й и 50-й советских армий, попавших в окружение, немцам не удалось взять в плотное кольцо и полностью уничтожить. В труднейших, порой гибельных условиях советские дивизии и полки прорывались из котла. Но в этих прорывах убитыми, ранеными и пропавшими без вести армии потеряли более половины своего личного состава и две трети техники и тяжёлого вооружения. 13 октября был ранен и отправлен в Москву на самолёте командарм А.И. Ерёменко. Вскоре смертельное ранение получил командующий 50-й армией генерал М.П. Петров. С захватом Орла и Брянска противник сформировал огромный плацдарм для наступления на Москву с юга и юго-запада. Перед Вермахтом открылось два направления – шоссе Мценск – Тула – Москва и шоссе Брянск – Москва.
Особенностью операции, проводившейся командующим 2-й танковой группы Гейнцем Гудерианом, было «повышенное внимание к прорыву в глубину и совершенно недопустимое пренебрежение выполнением задачи уничтожения окружаемых армий». Части Красной армии массово выходили из окружения целыми соединениями при отсутствии деблокирующих ударов. Это позволяло Ставке восстанавливать фронт с затратой меньших сил из резерва и с других участков фронта. Тем самым первоначальный план операции «Тайфун» по охвату Москвы с юга был скорректирован. Наступление немецких войск на этом направлении было задержано на 17 суток, и вместо быстрого разгрома противостоящих советских войск немецкая группировка получила перед своим фронтом отошедшие, сильно поредевшие, но обстрелянные и переформированные части Красной армии, а также спешно готовящиеся оборонительные рубежи в районе города Тулы и Можайской линии обороны. С помощью мирного населения вокруг Тулы были созданы три оборонительных рубежа.
Уже 14 октября после занятия немецкими войсками Калуги 238-я стрелковая дивизия была переброшена в район города Алексина. Она должна была предотвратить прорыв германских войск и их выход на трассу Москва – Тула. После ухода 238-й стрелковой дивизии в Туле остались зенитный артиллерийский [4] и истребительный авиационный полки ПВО [5] , а также 156-й полк бригады войск НКВД [6] , прикрывающий оборонные заводы.
4
732-й зенитный артиллерийский полк.
5
171-й истребительный авиационный полк ПВО.
6
69-я бригада войск НКВД.
Прозрачный свет струился с побледневших небес и рассеивался в бело-золотом осеннем березовом лесу. Тусклое солнце сквозь полупрозрачную дымку высвечивало на небосводе. Вселенская осенняя тишина и умиротворение нисходили с высот и водворялись в природе. Эту тишину и покой, опускавшиеся на Россию, будили только далёкие разрывы и гул моторов. Жёлтые листочки плавно и тихо спадали с берёз и устилали землю свежим золотисто-серым ковром. И этот тонкий покров шуршал под ногами десятков и сотен тысяч русских людей, во множестве бредущих лесами на западе Великой Русской равнины. Редкие, но величественные дубы, словно покрытые ржавчиной, всё ещё держали листву на своих литых, корявых и могучих ветвях. Но при взгляде на них людям, потерявшим надежду и скитавшимся в бескрайних лесных просторах, приходило чувство уверенности и спокойствия. Люди убивают друг друга, а в природе ничего не меняется. Дубы стоят, как и стояли, а Творец, как всегда, укрыл осенним золотом и серебром землю… Яркая красно-оранжевая рябина или бардовый боярышник, росшие где-нибудь на краю оврага или на заброшенном и забытом погосте, кормили скитальцев своими винно-горькими и сладковатыми ягодами. Прозрачные родниковые ручейки поили своей водой. И это спасало от гибели.
Конец ознакомительного фрагмента.