Миссия России. Первая мировая война
Шрифт:
Из семи имевшихся пулеметов в течение дня два установили на колокольне, развернув их стволами в обе стороны улицы; один — на восток, в сторону Кремля, другой — на запад, в сторону окраины. Еще три втащили и поставили на башни, с которых сектор обстрела позволял вести огонь на расстоянии до ста шагов. Два пулемета оставили у центральных ворот со стороны Остоженки.
По совету Космина поручик приказал юнкерам вырыть несколько небольших окопов в виде гнезд вдоль стен со стороны все той же улицы. Пришлось разыскивать лопаты и кирки, вскрывать мостовую. Юнкера с нежеланием взялись за тяжелую работу — рытье окопов под моросящим дождем.
— В этих гнездах надо разместить все три наших бомбомета и расположить стрелков. Со стороны улицы
— Пожалуй, вы правы, прапорщик, — согласился поручик, согнав со своего лица выражение надменности и холода.
Затем он раскрыл золотой портсигар и предложил Кириллу папиросу. Тот не отказался. Закурили. Вечером из штаба прибежал посыльный с запиской от того же полковника, что был дежурным офицером. В записке было сказано, что прапорщику Космину надлежит немедля вновь явиться в штаб МВО. Кирилл вместе с одним из юнкеров направился в Александровское училище. Слышно было, что где-то в районе Арбата началась перестрелка, перераставшая в бой.
Еще не стемнело, когда они по Староконюшенному и Гагаринскому переулкам прошли на Страстной бульвар. Оттуда вышли на Арбатскую площадь. Там под охраной взвода юнкеров находились две полевых гаубицы образца 1910 года с калибром канала ствола 152 мм. Это были самые крупные орудия полевой артиллерии русской армии. О тактико-технических данных этих пушек Космин знал немного, но как заряжать и наводить эти орудия, он представлял. Неподалеку стояли еще две скорострельных пушки калибром 107 мм. Эти пушки он узнал сразу и улыбнулся, вспомнив, как стреляла из них батарея Горста. В стороне у стены дома были сложены и прикрыты брезентом около трех десятков снарядных ящиков и артиллерийские передки. В отдалении снимали с передков еще две полевых гаубицы образца 1909 года калибром 122 мм. Космин мгновенно оценил ситуацию взглядом артиллериста и облегченно, с долей грусти вздохнул.
— Здравствуйте, прапорщик. Вы — москвич? — обратился к нему подполковник лет сорока, приветствуя его и прикладывая руку к козырьку. По виду подполковник — человек бывалый, фронтовик.
— Здравия желаю, господин подполковник. Москвич, — отвечал Кирилл.
— Надо ударить по Арбату в сторону Смоленского рынка. Наши уже несколько раз пытались пробиться туда. Но… увы. Советы с большевиками хорошо организованы и вооружены. Среди юнкеров до двух десятков раненых. Трое убиты… Вы сработаете за наводчика, прапорщик?
— Будет исполнено, — отвечал Космин со знанием дела.
— Думаю, лучше попробовать вот из этих скорострельных. Дайте по улице пять — шесть гранат из каждого ствола. От осколков попрячутся, как крысы, — распорядился подполковник.
— Господа юнкера! Немедленно развернуть орудия в сторону Арбата.
Юнкера беспрекословно, быстро и сноровисто стали разворачивать пушки.
Космин попросил у капитана, стоявшего рядом, бинокль и осмотрел Арбат со стороны площади, насколько это позволяла кривизна улицы… Затем убедился, что юнкера знают, как обращаться с затвором и спусковым механизмом. На вид это были юноши лет шестнадцати-семнадцати, еще безусые, в серых шинелях с погонами и в фуражках с овальными кокардами. В глазах — оживление, огонек. У всех за спинами длинные пехотные винтовки с примкнутыми штыками.
— Господин капитан, то, что штыки у юнкеров в боевом положении, это хорошо, но в артиллерии они нужны в крайней ситуации, да и винтовки длинноваты, не карабины. Прикажите отомкнуть штыки, не дай Бог, еще поранят друг друга, как откроем огонь, снаряды подносить, заряжать придется, — обратился Кирилл к капитану.
— Согласен, прапорщик, — отвечал капитан.
— Господа юнкера, отомкнуть штыки! — скомандовал он.
Те, клацая металлом, исполнили приказание.
Кирилл научился наводить еще на батарее у Горста. Вот он навел первое, а следом и второе орудие на кромку дальнего здания на Арбате.
— Огонь, — скомандовал негромко, деловито.
Орудия загрохотали, сотрясая стекла в оконных рамах, домов, брусчатку под ногами. Гром выстрелов, отраженный стенами, оглушал в полтора раза сильнее, чем в полевых условиях. Уши закладывало. Перед вторым залпом Кирилл немного скорректировал наводку, перенацелил орудия прямо на улицу. Вновь орудийные стволы извергли: «Б-бах-ах-х-х!»
Пороховые газы, гарь и дым клубами поднимались к небу на площади и в коридорах улиц. Оглушенный Космин сглатывал раз за разом, серел лицом, все чаще вытирал пенсне белым платком, подаренным Соней. Ткань его покрылась темно-серыми пятнами.
Еще до темноты, как только орудия произвели по семь залпов, юнкера, добровольцы — студенты и реалисты вновь пошли в атаку и взяли под контроль большую часть Арбата.
Разрывы порохового дыма и дым пожаров… Кирилл стоит на Арбате недалеко от Кривоколенного переулка. Он никак не ожидал увидеть того, что видит сейчас…
Ему многократно приходилось видеть и встречать на войне окровавленные, испачканные в грязи, присыпанные землей, распростертые, согнувшиеся, лежащие в нелепых позах на земле или в снегу тела солдат в серебристо-серой, мышиного цвета вражеской, или в светло-зеленой, порой золотисто-серой русской полевой форме. Но на мостовой, словно внезапно схваченные капканом, посеченные осколками, подтекшие кровью, упали и замерли гражданские. Кирилл осматривается: ничком упал и застыл усатый мастеровой с сумкой слесарных инструментов. Набок завалилась и вытянула правую руку кухарка с хозяйственными корзинами. А вон там — мальчишка-гимназист, рядом с ним молоденький дьячок с большим наперсным крестом, зажатым в руке, далее — сестра милосердия в белом платочке, какая-то женщина с иконкой. А вот лежат и нынешние враги. Среди них — несколько солдат в серых шинелях, рабочие в полушубках, телогрейках…
— Боже, это же все наши — русские люди, в основном москвичи, — с ужасом думает Космин.
Совсем стемнело, но бои в городе не прекращались. Жужжали в воздухе то там, то тут шальные пули и угрожающе секли стены домов. Офицеры, юнкера и добровольцы уже привыкли к их смертному гуду, перестали прятаться от них. Усталые, измученные, голодные молодые люди с потухшими глазами по приказу офицеров осматривали, порой обыскивали убитых. По двое поднимали с брусчатки и сносили покойников с прилегающих улиц и площади, укладывали у подъездов вдоль стен. Кто-то из юнкеров страдальчески крестился, кто-то, поджав губы, курил и брезгливо сплевывал, кто-то с выражением на лице: «А я-то здесь причем? Я не виноват», — делал это торопливо, с желанием скорее отделаться от неприятной работы. Убитых и раненых юнкеров и добровольцев уводили под руки или несли на носилках к Александровскому училищу. Офицеры вели перекличку людей, пытаясь выяснить, кто ранен или убит, и вновь формировали ударные отряды. Во главе офицеров их небольшие группы медленно и осторожно, прижимаясь к стенам домов, начали продвижение к Смоленскому рынку. Подполковник — фронтовик, по имени Владимир Павлович Баркалов, лично поблагодарил Космина и капитана, что был старшим на батарее.
Космин неотлучно был у орудий. Все шесть пушек стояли на Арбатской площади. Ему хотелось пить и есть, раненая рука болела, но он стойко терпел голод и боль. Присев на передок орудия, стал мечтать о горячем, сладком чае и простых солдатских сухарях. Рядом с ним на соседних передках и лафетах примостилась группка юнкеров — человек пять-шесть. Это были юноши в серых шинелях и фуражках, что под началом Космина вели огонь по Арбату. Их оставило начальство для обслуги орудий. Ребята явно устали и проголодались. Кто-то из них негромко рассказывал анекдоты. Остальные посмеивались. Кирилл, посматривая на этих необстрелянных, еще неопытных мальчиков, грустно улыбнулся про себя. Вспомнилась своя светлая, нелегкая, но уже бесповоротно ушедшая юность…