Миссия в ионическом море

О'Брайан Патрик

В конце концов, охотясь в моих владениях, на вражеском берегу, он раскрыл всю мою тщательно законспирированную сеть, и я прихватил его с того берега с крайне большими неудобствами для себя, поскольку пришлось тащить его многие километры через чертово болото, и с действительно серьезной опасностью для тех преданных душ, что приплыли через прибой - и какой прибой!
– в назначенное время, минута в минуту, когда конные патрули уже обшаривали дюны - всю округу взбудоражили всей этой глупой беготней и шумом в ночное время.

Девять раз матросы пытались, туда-сюда, при непрекращающейся

опасности, прежде чем смогли его забрать, и Грэхэм бросился на решетку люка, на три четверти вымокший во всепоглощающей ревущей пене.

Профессор Грэхэм все еще выглядел если не придушенным, то, по меньшей мере, очень скромным и очень почтительным, когда впервые прихромал на борт флагмана.

Он немного воспрял духом, пока находился вдали от Стивена, которому нанес такой вред и задолжал огромную кучу благодарностей, но, хотя и занимал кафедру в неком незаурядном университете, еще долго не мог восстановить свою академическую гордость и самодостаточность, поскольку каждый раз, когда снимал или надевал чулки, вспоминал о своей позорной ране - споткнувшись с взведенным пистолетом в руке, отстрелил себе мизинец на ноге.

Тем не менее, на борту флагмана он снова стал душой компании, когда дело касалось моральной философии, не говоря уже о турецком, арабском и современном греческом, и снова оказался окружен, возможно, несколько чрезмерным флотским уважением к эрудиции, особенно классической эрудиции, и Стивен, столкнувшись с ним на "Ворчестере", вернувшемся к однообразной рутине блокады, обнаружил, что профессор Грэхэм вернул себе, по крайней мере, внешнее проявление своей обычной самооценки.

– Я пришел от имени кают-компании "Ворчестера" пригласить вас завтра на обед, - сказал он.

– Честные ребята, - сказал Грэхэм.
– Буду счастлив видеть их снова так скоро. Я и не думал посещать корабль до представления.

– "Гамлета", к сожалению, снова перенесли, но оратория горит рвением - мистер Мартин несколько раз уже прошелся, чтобы навести финальный глянец на выразительные части, и, полагаю, что мы, возможно, услышим её в воскресенье. Ожидаем многочисленных зрителей - мистер Торнтон подтвердил согласие.

– Отлично, отлично, буду счастлив присоединиться. И счастлив снова отобедать с кают-компанией "Ворчестера" - там чувствуешь себя как дома. Это все еще то же самое гнездо благородной гармонии, не сомневаюсь?

– Нет, сэр. Как знает каждый школьник, в одной роще не уживаются два соловья, так и в одной кают-компании не уживутся два поэта. К сожалению, кажется, что мистер Роуэн, которого вы помните, как джентльмена, привязавшего вас к решетке, посчитал нужным начать соперничать с мистером Моуэтом, и, может, мистер Роуэн и не столь талантлив, но выигрывает легкостью композиции и бесстрашием декламации.

У него немало почитателей, и молодые джентльмены чаще повторяют его стихи, чем мистера Моуэта. Тем не менее, он недоволен, и сегодня утром показал мне эти строки, - сказал Стивен, доставая пачку бумаги из кармана, - желая, чтобы я их поправил, а если еще и украшу их некоторыми учеными выражениями, он будет крайне обязан.

Под различными предлогами я отказался от этой чести, но, увидев искреннее простодушное разочарование,

сказал, что на эскадре нет более учёного человека, чем профессор Грэхэм, и если ему угодно, я возьму его стихи с собой на флагман. Роуэн оказался в восторге и полностью полагается на ваш суд, и просит вычеркнуть все, что вас не удовлетворит.

Мистер Грэхэм поджал губы, взял пачку и начал читать:

Но по прибытии флота на стоянку якорную, 

Услышали мы историю плакальную,

Что в Буэнос-Айресе база отбита, 

А наша маленькая армия крепко побита. 

Но с Мыса небольшое подкрепление, 

Сподвигло коммодора рискнуть везением,

Разрушить Монтевидео он намеревался, 

Но неудачей этот рывок оказался.

– Вы начали с конца, - заметил Стивен.

– Начало той же природы?
– спросил Грэхэм.

– Скорее всего, той же, полагаю, - ответил Стивен.

– Очевидно, я в большом долгу перед мистером Роуэном, - сказал Грэхэм, с меланхолическим видом просматривая остальные страницы.
– Но стыдно сказать, что когда меня тащили через прибой, я не разглядел его, как должен был бы: это и в самом деле тот веселый круглолицый черноглазый джентльмен, несколько самоуверенный и категоричный за столом, часто смеющийся и резвящийся в снастях с мичманами?

– Именно.

– Ага. Что ж, я сделаю для него, что смогу, конечно, хотя правка стихов - дело неблагодарное, - Грэхэм покачал головой и вполголоса присвистнул, сообразив, что, возможно, спасение окажется удовольствием дорогим. Затем улыбнулся и добавил: - Кстати, о мичманах. Это напомнило мне о молодом Милоне Кротонском и его ежедневном упражнении с бычком, и его близком друге, белобрысом мальчике Уильямсоне. Прошу, расскажите, как они и что с бычком?

– Бычок сейчас нежится в той части корабля, каковую сочтет нужной, поедает в праздности хлеб, поскольку стал настолько привычной частью повседневной жизни, что не может быть и речи о его забое или даже кастрации. Так что со временем у нас в недрах "Ворчестера", несомненно, появится очень своенравный гость.

Тем не менее, именно мистер Уильямсон меня серьезно беспокоит. Как вы, возможно, слышали, на корабль с мальтийского продовольственного судна занесли свинку, и мистер Уильямсон оказался первым и наиболее сложным случаем.

Мистера Грэхэма ни в коем случае нельзя было назвать веселым компаньоном: мало что его веселило, и еще меньше вызывало явный смех, но именно свинка оказалась одним из этих раритетов, и теперь он разразился лающим смехом.

– Это не повод для смеха, - заметил Стивен, незаметно вытирая слюну Грэхэма со своего шейного платка.
– Не только наш "Гамлет" задерживается из-за нехватки Офелии, поскольку мистер Уильямсон - единственный молодой джентльмен с подходящим голосом, так еще и бедный мальчик находится на верном пути к тому, чтобы стать альтом или контр-тенором на всю жизнь.