Мистер Аркадин

Уэллс Орсон

— Ну и?..

Он взглянул на меня так, будто я разбудил его.

— Что вы имеете в виду?

Мне не понравилось, что меня опять осадили, и я стал резче.

— Ну, продолжайте! Расскажите о ней. Вы ведь туда клоните, не так ли? Кто она такая?

Я снова показал себя чересчур горячим. Он медленно пожал плечами.

— Она? Кто она такая? Вы, кажется, не поняли, ван Страттен. Вопрос касается меня.

Обстановка становилась враждебной. Я упорствовал в недоверчивости, которая служила мне единственной защитой в трудные моменты, он же пытался убедить меня в своем.

— О'кей, мистер Аркадин.

Сдаюсь. Так кем же были вы?

Он подтянул руки поближе к груди, как бы обороняясь.

— Вот об этом-то и речь. Кем был я? Что я делал на ледяной пристани в своем тонком пиджачке, в мокрых ботинках? Откуда я шел? И что я делал до той зимы 1927 года?

Его зеленоватые глаза были широко раскрыты и полны печали.

— Это и есть тайна, ван Страттен. И вы единственный смертный, кому я о ней сказал. Я не знаю, кто я.

Я не мог отвести от него глаз. Передо мной сидел человек, у которого были все основания не доверять мне, а у меня тысяча причин ненавидеть его, — и неожиданно для себя я испытываю к нему жалость. Я жалел его, как если бы он сказал мне, например, что болен раком. Только его случай был хуже и гораздо непонятнее. Я пробормотал какие-то неопределенные слова, вроде тех, с которыми обращаются к неизлечимо больным:

— Амнезия. Вы уверены, что совсем ничего… ничего не можете вспомнить? Совсем ничего?

До меня вдруг дошло, что тут что-то не сходится.

— А откуда же вам тогда известно, что ваша фамилия Аркадин?

Наступил его черед удивляться.

— Что за чушь! Не мог же я забыть собственного имени.

Тут он сам почувствовал, что сказал что-то не то, и замолк.

— Вы утверждаете, что не помните, кто вы такой, и в то же время уверены, что вы Аркадин. Каково? Может быть, это имя значилось на пузырьке с микстурой, которую вы принимали той зимой, прежде чем лишились памяти? Или это имя человека, которого вы убили и у которого украли двести тысяч швейцарских франков?

Я выпалил все это не задумываясь, наобум. Он посмотрел на меня еще более внимательно и спросил слегка дрожавшим, но все же спокойным голосом:

— Вы и вправду думаете, что именно так я получил свои деньги?

За эти мгновения моя безжалостность окрепла.

— А что? Может, вы их просто украли. Как знать?

В коридоре раздались шаги. Взгляд Аркадина заставил меня замолчать.

Из коридора послышался голос Райны:

— Гай здесь?

Я не шелохнулся, онемев под взглядом Аркадина с тем глупым послушанием, с каким лев подчиняется укротителю, хотя сам значительно сильнее его.

— Райна, дитя мое, ты же знаешь, я не люблю, когда меня беспокоят во время работы.

Она нетерпеливо подергала ручку двери. Дверь была заперта изнутри. Мне был виден ключ в замке.

— Я хочу видеть Гая, — сказала Райна. — Он вернулся. Я знаю, он здесь.

Мне достаточно было произнести ее имя, подняться и повернуть ключ. Но я не сделал этого.

— Мистер ван Страттен ушел, Райна.

Его голос звучал с привычным равнодушием.

— Он сообщил мне, что уезжает из Испании. Вряд ли вы теперь увидитесь.

Рука Райны, видно, схватилась за ручку с последней надеждой. Отпустила ручку. Секунду-другую она постояла возле двери, ожидая — безнадежно ожидая. И потом мы услышали ее удаляющиеся шаги.

Теперь

у Аркадина было веское доказательство моей готовности исполнить его волю. Мы обсудили детали предприятия. Его инструкции были деловыми и точными.

— Пока достаточно. Свяжитесь с моими секретарями насчет текущих расходов. Не стесняйтесь. Мне нужны результаты, и притом срочно.

Я положил банкноты в карман и получил последние напутствия.

— Кстати. — сказал Аркадин. — вполне очевидно, да, я вижу, вы и сами это поняли, что Райна ничего не должна знать о нашем договоре. Позаботьтесь о том, чтобы не встречаться с ней больше.

Я пытался протестовать, но он не уступал.

— Она даже догадываться не должна о том, что вы выполняете для меня эту небольшую работу. А то еще вообразит, что я просто выдумал все это, чтобы разлучить вас.

Вспышка гнева, смешанного с обидой, заставили-меня выкрикнуть:

— А разве не так?

Он пропустил мои слова мимо ушей.

— Я вас не за того принял поначалу. Решил, что вы шантажист.

Губы его раздвинулись в презрительной улыбке. Теперь я разглядел его губы. Они были толстые, чувственные и красные, как у женщины. Как губы Райны, не нуждавшиеся в помаде.

Аркадин вновь доверху наполнил свой стакан. Потом поднялся, и я понял, что меня отпускают.

— Не забывайте слова Шекспира, мистер ван Страттен: «Верен будь себе».

Вот так я продал свою душу.

КНИГА II. СОФИ

Глава 1

Я не стану воспроизводить все подробности того дурацкого расследования, которое я провел, пытаясь обнаружить утерянные нити жизни Грегори Аркадина, как, цепляясь за обрывки случайных свидетельств, я развязывал языки с помощью денег. Это было бы длинно и скучно, и читать такое столь же тоскливо, как и жить такой жизнью.

Конечно, я начал с Цюриха, но это имело чисто символическое значение, поскольку Аркадин не сообщил мне ничего, кроме даты, и то довольно приблизительной, описания одинокого молодого человека на обледенелой набережной, дрожащего от холода.

Я возобновил связи с двумя десятками сомнительных личностей, с которыми и раньше сводила меня судьба в моей пестрой жизни; я поил их виски, обещал всякое, а сам только и ждал момента, чтобы ввернуть имя Аркадина. Но уж слишком громкое это было имя, чтобы разбудить какие-то личные воспоминания, имеющие смысл для моей миссии. Его знаменитость заглушала какие бы то ни было отголоски событий тридцатилетней давности. Аркадин… У каждого было что порассказать об Аркадине. О том, как он продавал оружие китайцам, воюющим на обеих сторонах, — винтовки без патронов, торпеды без зарядов. Но все это было общеизвестно. Так поступали многие. Или про то, как он свил гнездышко в Эфиопии и поставлял оттуда рабов для строительства дорог в фашистской Германии, как обманывал аборигенов, отравлял воду, гноил продукты и как из-за этого начинались эпидемии. Однако подобное числится за любым крупным предпринимателем. Все деньги, которые он получил от нацистов, он обещал поместить для них в южноамериканские банки. Но никто об этих денежках больше не слыхал. От них не осталось никаких следов. Но можно ли упрекать его в этом? Что за грех — нажиться на таких мерзавцах!