Мистер Фермер. Наследие!
Шрифт:
Моё тело, физическая форма, с каждым днём всё лучше. Чем сильнее я становлюсь физически, чем лучше ощущаю собственные мышцы, тем легче, ощутимей, движение маны в моих меридианах. Объёмы магии скапливающиеся внутри меня ощущались всё сильнее. Сосуд увеличивался, креп, и с крепостью его, росла опасная для неопытного меня самоуверенность.
Взяв демонёнка на руки, словно собственного ребёнка глажу её по рогатой голове, ощущая детскую податливость и радость. Плевать, что не такая, как все, плевать, что не демон, не ангел, мне на всё плевать, ибо я сам ни на кого из них не похож. Я человек, один единственный
Посмеявшись с разыгравшейся внутри моей черепушки шизофрении, кладу Облачко на свою кровать, пальцем тыкнув в подушку, создаю по образу и подобию мягкую игрушку наподобие медведя (но скорее человека). Облачко восторженно охнула, отвлекшись от меня, коготками вцепилась в короткую лапу, а зубами в пузо. Мда…
— Ветерок, пригляди за ней, а мы пока разберёмся с остальными… — Накинув на плечи рубаху, в темпе двинулся к кухне я. Не гоже заставлять детей ждать положенного им завтрака.
Глава 23
Олаф Вольграф прибыл после полудня. Грязное, закорелое лицо, забрызганный запекшейся кровью, черный стальной нагрудник. Старый, усатый, огромный дядька, руки словно молоты, лет восьмидесяти, напоминал представителя Волколаков, при этом выглядел разбитым, измотанным и очень недовольным.
Без страха, один, на здоровенном, закованном в броню коне, он расталкивают окружавшую таверну толпу, едет к нам.
— Кто дал вам право бесчинствовать в моём городе? — Вместо здрасьте, приветствую или ещё что, проговорил двухметровый дедок. Мы с дриадами, стояли у самого входа в таверну. Зарю, очень огорчило, что при виде золотой печати сада, гордо блиставшей в её руках, аристократ седым усом не повёл. Более того, при общении с нами, даже не удосужился спуститься с лошади.
— Ваш слуга являлся вором. — Выдала Ветерок, заставив Олафа одной рукой натянуть поводья, а другой схватиться за меч. Лошадь болезненно дёрнула головой, дед показав старые, заострённые словно у акулы зубы оскалился.
— И??? Это повод без суда и следствия сжигать моего слугу? — Произнёс Олаф. — Я знал его ещё с младенчества, когда… — Тут уж не выдержала Ветерок, выдав железобетонную базу. Базу, к которой Олаф при всей своей осведомленности был не готов. «Вздор…» всё что смог сказать мужчина, переде тем, как его уверенность, непоколебимость в своих решениях втоптали в грязь поездом — состоящим из вагонов фактов и неопровержимых докозательств. Ветерок и Заря говорили много, звучно, без утайки, делая это так, что слышали все, от крестьян и до прибывшей в след за хозяином солдат. Олаф знал своего слугу с детства… с того самого, с коего и вели рассказ мои дриады.
«Проверка из Запретного сада», молвила толпа… и, аристократ никак не мог опровергнуть слов звучавших из уст народа. Все знали как плохи дела на севере, потому, я, раздавая хлеб, иногда, где «полутайно» а где и в открытую озвучивал такие термины как: «Поддержки, субсидии, программа инновации и развития» — искавшие помощи крестьяне, ничего не понимали, но запоминали, прислушиваясь к умным словам искали им логические объяснения. Они говорили об этом, спрашивали об этом у моих дриад, у друг друга, торговцев, а после, как сейчас, задавали вопросы своему графу. Горожан, не без моей помощи, охватывали умные мысли, и только те, кто принёс их, могли хоть как-то позитивно на них повлиять. Олаф быстро осознал, что стал заложником сложившейся ситуации, попытался напугать и запугать нас, но, Ветерок с Зарёй, быстро объяснили ему, «Просить о содействии, помощи, в момент когда вокруг Вольфграфов одни враги, должны не мы».
Улик доказывающих предательство Фырфантира предостаточно, даже больше чем нужно. Однако, Олаф, мужчина привыкший в жизни опираться лишь на грубость и силу, по прежнему не мог разглядеть в двух женщинах и дохляке(в моём лице) достойную своего внимания поддержку. Наступал момент немного по греметь оружием, продемонстрировать необходимый минимум способностей моих спутниц. Маги окружавшие Вольфграфа, с трудом сдержали порывы ветра, переплевшиеся с огненными, обжигающими потоками пламени. Комбинированная атака, показалась деду не интересной, слабой. Лишь когда отражённое его воинами пламя обогнуло нас по периметру, поднявшись над землей четырехметровой стеной, упрямец Олаф наконец-то вернул мечь обратно в ножны. Сколько бы солдаты его показушно не скалились, не делали вид что готовы и дальше следовать решениям своего отца, по мимики их, позиции рядом с графом я видел, они напуганы.
В личной страже, «гвардии» Вольфграфа, оказались одни лишь его дети… Все они, кто напрямую, кто пряча посыл своих мыслей под гордыми речами, взывали к благоразумию отца, пытаясь доказать необходимость дальнейших переговоров. Пятеро парней, как могли защищали отца, а с ним, единственную девушку, несшую в след за воинами знамя.
— Хватит, надоели… — Олаф смирился, отмахнувшись от детей. Перекинул ногу через лошадь, опираясь сразу на двух своих детей, осторожно, с огромным трудом спустился с коня.
— Согласно законам империи, вас граф, стоило отстранить от власти, посадить за решетку, а затем казнить, в назидание другим слабохарактерным особям. — Треся перед лицом Олафа золотой печатью, на всю округу, вещала Заря. Вещь в её руках не имела какого либо веса, права, на выдвижение столь тяжких обвинений. Но, печати было вполне достаточно, что бы уровнять значимость её фигуры, со значимостью любого друга, почётного гостя самой императрицы Аорры. Темной дроу, которая никогда не злоупотребляла своим именем, и с огромным трепетом, как сами дриады, выдавала подобные разрешения… Иными словами, что бы обладатель сего знака не сделал, наказать его могли лишь сами правящие империей семьи.
Старик начинал злиться, жалеть что слез с коня. Ему не нравилось, что кто-то, вот так, при детях, смеет осуждать его в слабохарактерности. А ведь, казалось, мы только-только пошли на сближение… чёрт, придётся вмешиваться!
— Но мы ведь не закон, верно? — вставил пять копеек я. — По слухам, семья Вольфграфоф, одна из самых верных и преданных империи аристократичеких семей. К тому же, нельзя так грубо говорить о герое войны. — Удивив старика вступился я. Заря умолкла, едва заметно улыбнулась. Она нарочно дров в огонь подбрасывала!
Одних рассказов о верном стране волке, о его подвигов перед страной, народом и собственной родословной было достаточно для возведения этой личности в герои. «Герой войны», он был достоин этого звания, а должность политика, министра и смотрителя за областью, следовало передать кому-нибудь другому.
— Спасибо за лесные слова, юноша. — Произнёс Олаф, — а теперь, будь любезен, не мешай. В славах твоих хозяек, есть доля истины, моей вины. — Олаф Вольфграф, вновь пошёл на попятную. Устало, с горечью в словах, при детях, признал свои ошибки. Воин казался морально уничтоженным, ему бы на заслуженную почётную пенсию. Встретить старость, в резиденции, с прислугой, в спокойной обстановке и с положенными ему почестями, а не вот это всё.