Мистер Х. Начало

Баса

– Ну так отдай другим. По какой причине медлишь? У бедного мальчика не разделенная любовь?

Логично. Если я напоминала «тварь» по его словам, значит, неизвестная девушка разбила мужское сердце. У меня тоже разбито, мной и вовсе попользовались для успокоения и выкинули, но разве я злюсь на мужской пол? Я даже на Сашу не злюсь, только разочарована трусостью - не нашел смелости объясниться.

– Давай обниму...утешу...поглажу бедняжку!
– предложила с сарказмом, протянула руки к нему, намекая, чтобы подполз по простыням прямо в объятия.
– Теперь я поняла,

почему не даешь к себе прикасаться. Она последняя, кто прикасался и таким образом ты хранишь ей верность?

После этой фразы прекратила нести чушь и издеваться, представила ему право ответить, но тот не соизволил. Максим не пробиваем, не злится, уголок губ все также надменно опущен вниз и зрачки «бегали» туда сюда, рассматривая меня, злую от несправедливости, прижатую буквально к стене комнаты и доведенную до дрожи.

– Неудачная первая любовь случается у каждого второго и люди от этого не наказывают друг друга...
– добавила, но смолчала о своей первой любви, зачем ему это знать?

– Значит я слабее, чем остальные люди, потому что мне хочется наказать.

Удивленная признанием Максима в слабости, я не нашла слов и гадала, где же грозная аура самца? Ведь каждый жест должен излучать самоуверенность и непоколебимость? Как бы глупо не звучало, но признаться в слабости - это смело.

Максим продолжил объяснять:

– Если бы хотел, то испортил тебя еще в твои шестнадцать лет. Но что-то остановило, подсказало, что ты чуть лучше своих одноклассниц-«прошмандовок», поэтому отпустил не тронутой и напоследок пожелал не попадаться на глаза.

Испортил? Не тронутой? Это он о девственности? Это настолько было очевидно?

– Но второй раз...
– покачал головой, отрицая действие.
– Второй раз я чисто физически не могу отпустить. Мне необходимо для практики... для более подробного изучения этого процесса завести куклу. Ты единственная, которая мне интересна для игры. В конце концов, хочу получить удовольствие, а не злиться от того, что вынужден этим заниматься.

Он собрался уходить и оставить в одиночестве, но мои поспешные слова догнали его возле стеклянных дверей, ведущих с балкона в жилую комнату:

– Бонифаций...?
– остановился возле двери, пальцы его замерли над ручкой. Словно произошел оглушительный выстрел мужчина застыл без движения.

– Ты знаешь...кто такой Бонифаций?

Эта фамилия или кличка просверлила дыру в голове. С первых дней, как прилетела на остров - в это логово, она постоянно всплывала: неизвестный парень искал меня; он же поиздевался над Мэри и опозорил подругу на весь университет; по его приказу Кабан развлекался с нами в бассейне.

В мыслях кровавыми чернилами выгравировано это имя. Оно терзает.

Максим развернут боком, но я увидела как появились первые признаки улыбки. Мужские плечи задрожали от смеха.

Второй раз видела его смех, второй раз.

– Ты его знаешь?
– озарила догадка.

Максим развернулся и засмеялся, глядя на меня, зрачки сузились в маленькие точки, в которых купалось наигранное веселье.

– Я его знаю?
– спросил недоумевающе у себя же и ткнул

пальцем в голую грудь. Протер запястьем губы, словно смахивал пылинки, или чесал. За маской веселья скрылась холодная ярость, судя по напрягшимся венам на руках и груди.
– Я презираю весь род Бонифациев!

Максим резко присел на кровать рядом со мной. При желании мог прикоснуться к обнаженным коленями, но вместо этого начал разговор:

– Знаешь, кого благодарить за пребывание здесь, - пальцем указал на простынь, сминая и раздавливая ее.
– Августина Бонифация - главу рода Бонифациев!

Говорил естественно не о кровати, а об острове и жителях.

– Любишь сказки? Я расскажу по секрету одну страшилку. Когда-то давным давно... еще во времена великой войны... примерно сто лет назад... на южных землях были широко распространены Лагеря смерти*. Слышала о таком или для девочек - это слишком жестокие темы? Война и смерть?

– Слышала. Геноцид слабых южных племен? Газовые камеры?

Максим кивнул, признавая правоту:

– Замечательные место. До сих пор сохранены подобные лагеря смерти, особенно в южных землях.

Максим придвинул лицо и пристально посмотрел в глаза, насколько это возможно близко, чтобы наше дыхание разделилось одно на двоих.

– Там обожают делать опыты на людях, например, инъекции препаратов в глаза, с целью посмотреть насколько лекарство улучшит качество зрения. Есть вероятность умереть, а есть - выжить. Возможны дефекты даже при положительном результате исследования, такие как изменение цвета зрачка при разном освещении и градус «видимости» сокращен. Если обычные люди боковым зрением видят почти сто восемьдесят градусов, то испытуемые обхватывают около ста-ста двадцати градусов, за счет этого, когда хочешь стрельнуть чем-нибудь уродцу в глаз, порой косишь и попадаешь не в того, в кого жаждешь...

Я внимательно слушала и пыталась понять, что через взгляд Максим пытался донести. Что затаилась внутри? Завороженная тихим голосом, я внимательно слушала пока не почувствовала на месте ожога от бычка мягкое прикосновение пальцев.

Максим обводил уродливый кружок, который почти исчез. Осталась лишь бело-розовая шелуха от кожи, которую аккуратно вычесывала, чтобы не образовалось шрама.

– И когда кто-то прячется в темноте...переодевает нижнее белье, надеясь затеряться от наблюдающего, то всё отлично видно. Новое зрение дает возможность видеть в темноте лишь немного похуже, чем при дневном свете.

Не может быть...

Максим опустил ладонь с моего ожога и скучающе посмотрел в ожидании реакции.

Голова пульсировала от полученной информации. Я подтянула колени к груди, пальцами помассировала виски, успокаивая разбушевавшуюся фантазию.

Не мог быть Максим испытуемым. Это жестокие сказки.

– Почему ты рассказываешь о лагерях Смерти? И причем здесь Бонифаций?

– При том, что после войны именно Бонифации и Вацлавы - два старинных рода из южных земель в тайне от правительства сохранили Лагеря Смерти, где проводили научные опыты над людьми. А здесь...
– Максим поднялся с кровати.