Мистические города
Шрифт:
Неизвестный старец смело проходит в королевский зал и, широко шагая, поднимается к трону потомственного монарха. Стражники, убаюканные тишиной, охватившей комнату с тех пор, как телохранители устремились вслед за принцем, не сразу соображают, что к королю приближается вовсе не королева. Король, уставившийся в пол, ничего не замечает, пока старик — убийца, насколько это известно стражам, — откинув капюшон, не начинает говорить.
Его ласковый, успокаивающий голос напоминает шелест засохших цветочных лепестков, тихо уносящихся
— Его величество поступает разумно, пряча лицо в цветы. И все-таки этого будет недостаточно.
Король поднимает глаза и вздрагивает, когда охранники хватают старца на расстоянии от трона, не большем, чем длина меча.
Лишь слегка встревоженный грубым обращением стражников, голос продолжает:
— Чума уже нашла дорогу в эти края. Скоро за ней последуют ее спутники — голод, паника, смерть.
Он замолкает и с довольной усмешкой наблюдает, как король отшатывается назад.
— У меня донесение, о господин, — слышится из-за закрываемой двери.
Тело Андретто сотрясается от холода. Моргая, он улавливает обрывки слов заикающегося лилипута. Внезапно он чувствует, что слезы на его холодном лице становятся горячее, — такой резкий температурный перепад потрясает его.
Словно сквозь систему туннелей до него доходят звуки: сквозь один из них он слышит свое дыхание, сквозь другой — пронзительные крики вдалеке, из третьего, снизу из кухни, доносится свист безнадзорного чайника, и все же в следующем туннеле Андретто улавливает замирающий до шепота голос лилипута:
— Тфое фре-мя прис-с-сло, мой тру-у-к.
Все туннели вдруг разражаются хором расстроенных труб.
Голова Андретто взрывается от дьявольского погребального пения.
В караульном помещении наступает тишина. Служба неожиданно перестает интересовать солдат, и они бегут из башни, а внутрь ее вплывают могильщики в черных капюшонах. Купец продает последний товар.
На опустевшей дороге стихает охота на ворон, и они набрасываются на крошки и лакомые куски, оставшиеся после удалившейся толпы. Одичавшая собака рыщет по канавам и разгоняет птиц. Потом, теряя к ним интерес, дворняга не спеша трусит обратно в деревню. Как только собака скрывается из виду, вороны возвращаются.
Энергия толпы на исходе. Даже акробаты угомонились. Праздник теряет свою прелесть, когда кое-кто из присутствующих, обхватив руками голову, бредет домой, несмотря на то что пирушка едва началась. Музыканты выдохлись, танцоры падают от головокружения. Праздничное настроение, подбоченясь, уходит, уступая место витающему в воздухе ощущению чего-то неуловимо зловещего. Вскоре это уже не карнавал, а высушенная морская звезда. Ряды участников празднества редеют в пурпурном вечернем свете. Со всех сторон слышны стоны, кашель, сопение, звуки эти напоминают потрескивание небольшого костра, разложенного в отдалении на краю поля с высоким сухостоем, и создают атмосферу предчувствия, ожидания.
Где-то далеко у себя за спиной Бёкер слышит глухое бормотание толпы, разрываемое время от времени резким кашлем. Подойдя к решетке главной башни, Бёкер с ужасом замечает, что этот странный кашель учащается и усиливается, он уже похож на дробь боевых барабанов, предвестник неминуемой атаки. Когда ворота опускаются, он все понимает, и сознание неотвратимой беды поражает его в самое сердце.
«Запирайте ворота! Никого не впускайте — под страхом смертной казни! Запирайте ворота!»
Бёкер отшатывается от падающих ворот, когда личные охранники короля выскакивают из башни и швыряют какой-то человекоподобный снаряд, — внутри этого рулона сержант с трудом различает какого-то мужчину. Замотанный в ковер человек-кукла в последнее мгновение выкатывается из-под решетки, и острое ребро ворот, словно злая собака, пришпиливает край его плаща. Солдатам некогда его высмеивать, так как они спешат закрыть двустворчатые дубовые ворота позади решетки. Огромная поперечина, в три обхвата толщиной, устанавливается на железные перекладины, крепко-накрепко скрепленные болтами с дверью.
Потирая лоб, солдаты прислоняются к воротам. Они смотрят друг на друга и смеются, довольные тем, что оставили своего сержанта на улице, и не беспокоясь о том, что ему грозит чума.
Принц, поддерживаемый придворными, ковыляет в королевские покои. Король подбегает к наследнику. Королева, услышав о прибытии сына, также спешит ему навстречу. Все трое обнимаются и плачут, не стесняясь менее именитых приближенных особ и слуг.
— Отец, мама… — задыхается от рыданий юноша, — я так виноват.
— Нет, это я должен извиняться, сын мой, — смиренно признается король. — Я был… ах…
Король останавливается как вкопанный и смотрит на свою грудь.
Королева пронзительно вскрикивает при виде крови, которой перемазана вся троица. Бинты не помогли.
В дверях появляется Бёкер, волнение на его потном лице говорит о неотвратимости конца. Он качает головой и принимается рыдать.
Оставшаяся публика разбегается, как мыши от света факела.
На дворе ночь, но Андретто не может уснуть. Силы возвращаются к нему, а лилипут растаял и ускользнул под пол, в кухню. Карлик встает — суставы еще побаливают, зато он жив и выздоравливает — и пробует идти. Ноги держат его, и карлик решает пойти подышать свежим воздухом.
Он спускается на кухню, где ночные кухарки в угрюмом молчании выполняют свою работу, с решительным, но безнадежным видом шинкуя овощи. Слуги нервничают, словно в последний раз готовясь к завтраку. Андретто проходит мимо королевского зала, замершего в жуткой — даже для такого позднего часа — тишине. Затем поднимается по винтовой лестнице на самый верх, к балюстраде.
Он вглядывается в безлунную ночь. Стоит тишина, если не считать отдаленного лая собаки да прерывистого карканья ворон. Даже карнавала не слышно вдали. Андретто думает, что палатки, возможно, уже убрали, впрочем, судить об этом в темноте трудно.