Мистификация. Загадочные события во Франчесе
Шрифт:
Рассказ девушки о муках, которые выпали на ее долю, сделал то, чего не сумел сделать прокурор, — зал встал на ее сторону. То там, то тут слышались вздохи и возмущенный шепот — настолько громкий, чтобы вызвать недовольство судьи, но достаточно громкий, чтобы продемонстрировать свою солидарность с истицей. Наконец пришел черед Кевина, и он встал, чтобы начать перекрестный допрос.
— Мисс Кейн, — начал Кевин вкрадчивым голосом, — вы сказали, что, когда вы приехали во Франчес, было темно. Очень темно?
И сам вопрос, и вкрадчивый
— Да. Было совсем темно.
— Так темно, что вы не могли рассмотреть дом снаружи?
— Да, очень темно.
Кевин сделал вид, что оставил эту тему, и задал новый вопрос.
— А в ночь, когда вы убежали — может, тогда было не так темно?
— Нет, тогда было еще темнее.
— Значит, у вас не было случая рассмотреть дом снаружи?
— Не было.
— Не было. Хорошо, здесь все ясно. А теперь давайте разберемся, что вам было видно из окна на чердаке, где вы были заперты все это время. В заявлении в полицию вы утверждаете, описывая незнакомое место, что подъездная дорожка от ворот к дому «сначала шла прямо через двор, а потом раздваивалась и образовывала круг перед крыльцом».
— Да.
— А откуда вам это известно?
— Откуда? Я ее видела.
— Откуда?
— Из чердачного окна. Оно выходит во двор перед домом.
— Но из окна виден только прямой отрезок подъездной дорожки. Остальную часть закрывает край крыши. Откуда вы знаете, что дорожка раздваивается и образует круг перед крыльцом?
— Я видела!
— Как?
— Из окна.
— Вы хотите сказать, что видите не так, как все? Может, по принципу ирландского ружья, которое стреляет из-за угла? Или с помощью системы зеркал?
— Все так, как я описала!
— Разумеется так, но вы описали двор, каков он есть, если на него смотреть, например, через забор, а не из окна на чердаке. А вы утверждаете, что видели двор только из окна.
— Я полагаю, — сказал судья, — что у вас есть свидетель, который может подтвердить, что на самом деле видно из окна.
— Два свидетеля, ваша честь.
— Достаточно одного с хорошим зрением, — сухо сказал судья.
— Итак, вы не можете объяснить, каким образом вы сумели описать в полиции Эйлсбери то, о чем вы не могли знать, если вы говорите правду. Мисс Кейн, вы бывали за границей?
— За границей? — переспросила она, удивившись внезапной перемене темы. — Нет, не была.
— Никогда?
— Никогда.
— А вам не доводилось бывать, скажем, в Дании? Например, в Копенгагене.
— Нет, — выражение ее лица ничуть не изменилось, но Роберту показалось, что голос звучал уже не так уверенно.
— Вы знакомы с Барнардом Чэдвиком?
Она вдруг насторожилась. Она напоминает животное, подумал Роберт, которое было спокойно и вдруг насторожилось. Оно не изменило позу, внешне все по-прежнему, оно словно стало еще неподвижнее, но уже
— Нет, — голос совершенно ровный и бесстрастный.
— Он не ваш друг?
— Нет.
— А вы случайно не жили с ним в отеле в Копенгагене?
— Нет.
— А с кем-нибудь другим?
— Нет, я вообще ни разу не была за границей.
— Значит, если я скажу, что все это время вы были не на чердаке во Франчесе, а в отеле в Копенгагене, я буду неправ?
— Абсолютно неправы.
— Спасибо.
Как и предполагал Кевин, Майлз Эллисон взял слово, чтобы поправить дело.
— Мисс Кейн, вы приехали во Франчес на машине?
— Да.
— И машина, как вы сказали в заявлении, подвезла вас прямо к порогу. Раз было темно, у машины, наверно, были включены фары или хотя бы подфарники; в их свете вы и могли увидеть подъездную дорожку и часть двора.
— Да, — подхватила Бетти, прежде чем он успел задать вопрос, — ну, конечно, тогда я и увидела этот круг. Я знала, что видела его, я точно знала. — И она бросила взгляд на Кевина, и Роберт вспомнил, какое у нее было лицо в тот первый день, когда она поняла, что правильно догадалась про чемоданы в шкафу. Если бы она знала о задумке Кевина, то не ликовала бы, что ей сейчас удалось выкрутиться.
Затем показания давала «глянцевая картинка» (по меткому выражению Карли). Специально для суда в Нортоне она купила себе новые платье и шляпу — платье оранжевого, а шляпу кирпичного цвета с синей лентой и розовой розой — в этом диком наряде она была еще отвратительнее. Роберт с интересом отметил, что и на сей раз, несмотря на расположенную в пользу Бетти аудиторию, то злорадство, с которым она говорила, сводило на нет все ее показания. Она не нравилась публике, и хотя она уже сделала свой выбор, врожденная английская подозрительность по отношению к недоброжелательности заставляла ее относиться к Розе Глин с недоверием. Когда Кевин сказал, что она была уволена, а «не ушла по собственному желанию», почти у всех в зале на лице было одинаковое выражение: «Вот оно в чем дело!» — Кевину удалось подпортить ее репутацию — больше она ему была не нужна, и он оставил ее в покое. Он явно приберегал силы для ее партнерши.
Бедняга Глэдис сегодня имела еще более бледный вид, чем в полицейском суде в Милфорде. Внушительный вид судей, их мантии и парики просто потрясли ее. Полицейская форма ей тоже внушала страх, но, по сравнению с сегодняшней торжественной атмосферой и величавым ритуалом, она казалась чуть ли не по-домашнему родной. Глэдис и в Милфорде чувствовала себя не в своей тарелке, здесь же она совершенно потерялась. Роберт видел, как Кевин оценивал ее взглядом, выбирая тактику поведения. Она до смерти испугалась Майлза Эллисона, несмотря на все его терпение и спокойствие: по-видимому, для нее любой человек в парике и мантии был врагом и нес в себе угрозу наказания. Поэтому Кевин взял на себя роль успокоителя и защитника.