Мистик-ривер
Шрифт:
— Ты хочешь скандала? — спросил Джимми. — Хочешь засадить меня и всех Сэвиджей за решетку за то, что мы ищем нашу девочку?
И еще говоря это, он понимал, что угроза его — лишь проявление слабости, и он ненавидел Шона за то, что и тот это понимает.
Шон покачал головой:
— Я вовсе этого не хочу. Поверь мне. Но если другого выхода не будет, я это сделаю. — Шон открыл блокнот. — Послушай, скажи мне только, с кем она была прошлой ночью, где была, и я...
Джимми уже отошел на несколько шагов от Шона, когда громко и пронзительно заверещал передатчик. Джимми обернулся на этот звук, а Шон, поднеся к губам микрофон, сказал:
— Валяйте!
— Мы тут кое-что обнаружили.
— Повторите.
Джимми
— Я говорю, что мы обнаружили тут кое-что. Сержант Пауэрс просит вас прибыть. Немедленно.
— Где вы находитесь?
— Возле бывшего кинотеатра для автомобилистов. Картинка не из приятных.
10
Улики
Селеста смотрела двенадцатичасовые новости по маленькому телевизору, стоявшему у них на кухонной полке. Одновременно она гладила, сама себе напоминая домохозяйку пятидесятых годов, занятую исключительно домом и детьми, в то время как муж отправляется на работу с металлической коробочкой с завтраком, а вернувшись, требует рюмочку горячительного и чтобы обед был на столе. Но на самом деле у них все было не так. Дейв при всех его недостатках с хозяйством ей помогал. Он и пыль вытирал, и посуду мыл, в то время как Селеста предпочитала стирку, сортировку, раскладывание белья и глажку: ей нравился запах свежести и чистоты, и как разглаживается материя, как исчезают складки.
Гладила она материнским утюгом, сохранившимся в доме еще с шестидесятых годов. Он был тяжелый, как кирпич, нещадно шипел, ни с того ни с сего вдруг выпуская облачка пара, но его было не сравнить с новомодными утюгами, которые Селеста покупала в последующие годы, сооблазняясь ценами на распродажах или рекламой всяческих усовершенствований. Материнский утюг делал стрелки ровными и острыми, такими, что хоть батон о них режь, а Замятины ликвидировал с одного взмаха, в то время как новым утюгом надо было проводить по ним раз десять, чтобы разгладить.
Прямо зло брало, как подумаешь, каким непрочным все стало теперь — видеоплееры и автомобили, компьютеры и мобильники — все, что во времена родителей сооружалось на долгие годы. Они с Дейвом все еще пользовались материнским утюгом и ее же взбивалкой и ставили возле кровати ее кургузый черный телефонный аппарат с круглым диском. И параллельно они повыбрасывали массу новых приобретений, вышедших из строя задолго до минимально разумного срока, — телевизоры с испорченными трубками, пылесосы, вдруг начавшие дымить, кофейные автоматы, кофе в которых не нагревался выше комнатной температуры. Все эти и другие домашние электроприборы оканчивали свои дни в мусорных ямах, потому что чинить их было едва ли не дешевле, чем заменить на новые. Едва ли не дешевле. А покупая новый прибор, трудно, конечно, удержаться и не потратить лишние деньги на последнюю модель, а в этом, как была уверена Селеста, и заключался тонкий расчет производителей. Иной раз Селесту одолевало неприятное подозрение, что не только домашняя утварь, но жизнь ее была склепанной кое-как, бессмысленной и легковесной, готовой в любую минуту дать трещину и сломаться, чтобы отдельными частями ее воспользовался кто-нибудь другой, а остальное было выброшено за ненадобностью.
Итак, она гладила и размышляла насчет своей никчемности, как вдруг на десятой минуте новостей ведущий сделал строгое лицо и, глядя прямо в камеру, объявил, что полицией разыскивается преступник, совершивший жестокое нападение в районе одного из местных баров. Селеста придвинулась к телевизору и хотела включить погромче звук, но ведущий сказал:
— К этому мы еще вернемся после рекламной паузы и перед
И тут же на экране возникла женщина, отскребавшая наманикюренными пальчиками противень, плавающий в какой-то густой и липкой, как расплавленная карамель, жиже, голос за кадром восхвалял принципиально новую улучшенную жидкость для мытья посуды, и Селесте хотелось в голос кричать. Все эти рекламные, как и негодные домашние электроприборы, цинично использовали человеческую доверчивость, заставляя в который уж раз вообразить, что покупка будет такой, как обещано.
Она увеличила громкость и, не поддавшись искушению вырвать из этого дерьмового ящика его дерьмовую кнопку, вернулась к гладильной доске. Полчаса назад Дейв увез Майкла покупать наколенники и маску бейсбольного кетчера, сказав, что послушает новости по радио, а Селеста даже не взглянула на него, чтобы проверить, не лжет ли. Майкл, невысокий и худенький, подавал надежды стать классным кетчером. Его тренер мистер Эванс называл его вундеркиндом и говорил, что рука у него — настоящий баллистический снаряд, и это в его-то годы. Селесте помнилось, что обычно кетчерами ставили здоровенных парней — рослых, с расплющенными носами и выбитыми передними зубами, и она поделилась с Дейвом своими страхами и сомнениями.
— Теперь, милая, такие маски для кетчеров делают — прямо что тебе клетка для акулы. Ее и грузовик не прошибет, скорее сам расшибется.
Целый день она это обдумывала, после чего сказала Дейву, что Майкл может играть за кетчера, но только если у него будет отличное снаряжение и при условии — и условие это решающее, — что в футбольной команде он играть не будет.
Дейв, и сам не очень-то жаловавший футбол, согласился всего через десять минут.
И вот сейчас они поехали покупать снаряжение, в точности такое, как у Дейва, а Селеста глядела на телеэкран, поставив утюг на подставку в опасной близости от хлопчатобумажной сорочки, ожидая, когда кончится реклама собачьей еды и продолжатся новости.
— Прошедшей ночью в Элстоне, — произнес ведущий, и у Селесты екнуло сердце, — двое злоумышленников совершили нападение на студента-второкурсника. Источники сообщают, что жертва, Кэри Уитейкер, был избит пивной бутылкой и находится в тяжелом состоянии и...
И несмотря на то, что в груди покалывало и по спине стекали мокрые струйки, она ясно понимала, что о нападении на мужчину возле бара «Последняя капля» она ничего не услышит. А когда они перешли к погоде, пообещав сообщить затем спортивные новости, она уверилась в этом окончательно.
К этому времени мужчина этот был бы найден. Если б он был убит («По-моему, я прикончил его, детка»), репортеры все бы уже выведали из полицейских сводок и просто из перехватов полицейских радиопереговоров.
И может быть, Дейв преувеличил силу своей ярости и своих ударов... Может быть, грабитель, или кто он там был, уполз зализывать раны, когда Дейв отъехал. Может быть, она ошиблась и в трубу уплыли вовсе не кусочки мозга. Но почему столько крови? Разве можно остаться в живых, потеряв столько крови, и, более того, уйти с проломленным черепом?
Кончив гладить последнюю пару джинсов, она разобрала все по шкафам — Майкла, Дейва и ее, — вернулась в кухню и встала посередине, не зная, чем заняться. По телевидению показывали гольф, и мягкие удары мяча и глухой шум аплодисментов успокоили ее, утихомирили то, что с самого утра саднило внутри. Это не было как-то связано с Дейвом и несообразностями его рассказа и все-таки было. Проглядывала связь с ней и прошлой ее ночью, и с тем, как Дейв, весь в крови, шагнул в ванную, и с тем, как кровь с его штанов оставила след на кафеле, и рана пенилась кровью, и, стекая в трубу, кровь становилась розовой.