Митральезы Белого генерала. Часть вторая
Шрифт:
— Послушай, а что значит «барантач»? — тихонько поинтересовался у него перед уходом Майер.
— Что-то типа грабителя, — буркнул он в ответ. — Ну или человек, который может все достать.
— Достать, это мне понятно, но отчего же сразу грабитель?
— Оттого, Сашка, что если есть добро, то у него по любому имеется хозяин. А поскольку сейчас идет война… сам понимаешь.
— Это называется «реквизиция».
— Ага. Если ты у кого-то забираешь, то реквизиция, а если у тебя, грабеж!
— Кондуктор, вы еще здесь? — вопросительно приподнял бровь Шеман.
— Уже
Интуиция не подвела Полковникова. Действительно, прежде чем уйти, местные попытались спрятать свои припасы в неглубоких ямах, сделанных в разных укромных местах. Но замаскировать их как следует, времени у них не было, так что импровизированные фуражиры быстро нашли несколько таких ухоронок, подчас, в самых неожиданных местах.
— Все просто, братцы-кролики, — объяснял своим подчиненным Будищев. — Если земля мягкая, стало быть, там что-то зарыли. А если это настолько ценное, чтобы не полениться и закопать, значит, оно нам нужно! Это понятно?
В принципе, вчерашние крестьяне и сами бы неплохо справились с подобным заданием, но дело в том, что они были не единственными. Прочие военные и в особенности казаки, были так же не прочь пополнить свои запасы. Причем, кубанцы частенько пытались отжать в свою пользу найденное другими. И вот тут Дмитрий оказался незаменим.
— Ишь какие, — закричал на только что окончивших раскопки солдат, бородатый урядник-таманец. — Мы это первые нашли!
— С чего бы это? — возмутился тяжело дышащий ездовой. — Мы раскопали, стало быть, наше!
— Вольно же вам было жилы рвать, а только мы все одно первые!
— Слышь, Непейвода! — положил конец дискуссии, вышедший из близлежащего дома Будищев. — Ну-ка, вали отсюда, пока ветер без сучков!
— Чаво? — не повернув головы, отозвался казак.
— Я сказал, пошел вон!
Урядник на мгновение подобрался, как будто собираясь взяться за шашку, но затем узнал моряка, отличившегося на Бендессенском перевале, и расплылся в хитрой улыбке.
— Здоровеньки булы, Митрий Миколаевич!
— И тебе не хворать, Петруха.
— Никак нашли чего?
— Нашли.
— Так поделились бы!
— А харя не треснет?
— Еще ни разу не треснула.
— Все равно перетопчешься.
— Ой, я, кажись, перепутал, — всплеснул руками казак, будто и впрямь ошибся и стал разворачивать своего коня. — Мы в соседнем базу[2] яму нашли, а не в этом.
— Ее и раскапывайте, — уже вслед ему ответил кондуктор, затем ухмыльнулся и покачал головой. — Вот же хитрожопый кубаноид!
Интересное дело, но после памятного боя у Бендессенского перевала и последующего скандала с Бриллингом рядовые казаки-таманцы относились к странному моряку, в одночасье ставшему известным, со своеобразной симпатией. А вот офицеры, особенно немцы с поляками, напротив, держались весьма отчужденно и даже враждебно. Впрочем, Дмитрию на их мнение было, по его выражению, глубоко фиолетово. Что в данном случае может означать этот цвет, никто толком не понял, но, тем не менее, многим оригинальный образ мыслей Будищева показался настолько интересным, что у него
На следующий день поход продолжался. Маленький русский отряд упорно шел от одного брошенного селения к другому, лишь изредка встречая небольшие партии текинцев. Обычно такие стычки заканчивались недолгими перестрелками, после чего жители пустыни вихрем уносились прочь на своих быстроногих конях, оставляя преследовавших их казаков не с чем. К двум часам пополудни, они достигли аула Дурун, где и остановились на дневку. Вокруг селения были разбиты роскошные по здешним местам сады, разделенные между собой невысокими глинобитными заборами. В них и остановились на постой утомленные переходом войска.
— Воды опять нет, — тяжко вздохнул Шматов, присаживаясь в тень рядом с офицерами.
— Как это может быть? — возмутился Шеман, посмотрев на Федора так, будто это он был во всем виноват.
— Опять текинцы отвели, — развел руками денщик, успевший обежать все окрестности и все разведать.
— Черт знает что такое!
— Господа, — попытался перевести разговор на другую тему Майер. — Вы слышали, что в соседнем ауле, наши имели перестрелку с противником и освободили пленника?
— Нашего? — ахнул сердобольный денщик.
— Нет, кажется, персиянина.
— Все одно, живая душа.
— Хитрозадые наши казачки, просто караул! — устало покачал головой Будищев, но, увидев вопросительные взгляды своих спутников, счел должным пояснить: — Освободили парня и тут же артиллеристам сплавили. Дескать, кормите теперь и поите болезного. Вон он на фургоне сидит и лыбится как пришибленный.
— Не бросать же его было?
— Тоже верно, — не стал спорить Дмитрий, и, откинув голову на глинобитную стену, прикрыл глаза.
— Лучше скажите, кондуктор, — вернул его в реальность Шеман, — готовы ли позиции?
— Почти, господин лейтенант.
— В каком смысле, почти?
— В том, что наши пулеметы установлены, осталось только скосить эту высокую траву, как ее…
— Джугуру? [3]
— Вот-вот.
— И в чем же задержка?
— Так косить нечем. У артиллеристов хоть сабли есть, а нам чем?
— Вот носили бы палаш, как оно полагается по форме, так и было бы чем! — не удержался от нотации офицер. — Берите хоть с гардемарина пример.
— Да уж, — в голосеДмитрия послышалось раздражение, — много бы я накосил, одним палашом…
— Никто не заставляет вас делать это самому. Дали бы его матросам, да и дело с концом.
— Хм, — шумно втянул в себя воздух Будищев, но затем, немного успокоившись, пришел к выводу, что никакого холодного оружия кроме кортика у него с собой все равно нет, а матросы прекрасно справятся и саперными или точнее линнеманновскими лопатками.
Как ни крути, а сидеть в тени было несравненно приятнее, нежели идти под палящим солнцем, и господа офицеры понемногу расслабились. К тому же, матрос Абабков принес им чудом сохранившейся у гардемарина сельтерской воды, которой Майер щедро поделился с товарищами. Жара сразу показалась не такой уж и изнуряющей, а жизнь беспросветной.