Мизанабим
Шрифт:
Без семьи ты никто – та’хи-май, «отрезанный палец».
Именно так чувствует себя Нура. Стоило ли выходить живой из шторма, чтобы остаться одной?
Она делает вдох и прячет под ворот платья алую жемчужину – всё, что связывает её с прошлым – и будущим, по словам ведьмы те-макуту.
Приглушённые голоса становятся громче. Что-то грохает. Нура замирает, обращаясь в слух.
– То есть просто взял и привёл?
– Да погоди ты.
– Ёршик нашёл её, эту Никсу.
– И
– Сядь. – Одно слово, брошенное Сомом, звучит как приказ.
Ёршик перегибается через перила, машет ей рукой, а затем скатывается вниз. Нура осторожно нащупывает ступеньки босыми ступнями. Сквозняк целует лодыжки.
– Нура, – зовёт Сом, – войди, пожалуйста.
Она перебрасывает за плечо недоплетённую косу и оправляет подол юбки. Ещё недавно ей в голову не могло прийти, что станет подстраиваться под чужие нормы, а вот же… «Мир говорит нам, – голос Сатофи призрачен и тих, – иногда медленно и по слогам, а иногда кричит что есть мочи. Советует или приказывает. Мудрый – прислушается».
В кухне ждут четверо.
Взгляд, встречающий Нуру, полон гнева. Отчуждения. Открытой неприязни. Скат сидит у окна, скрестив на груди руки. Он одет в чёрное: капюшон куртки и впрямь напоминает по форме морского ската, обнявшего плечи плавниками. Угольные волосы собраны в хвост на затылке. Запястья украшают широкие плетёные браслеты, а шею с левой стороны – чернильный рисунок. В ухе поблескивает медная серьга. Смуглая кожа – немногим светлее, чем у Нуры – выделяет его среди братьев. На сведённых от недовольства скулах ходят желваки.
Скат молчит.
Нура дышит глубоко. Сатофи говорил, у богатых имперцев есть особые клетки – аквариумы, – в которых они держат редких рыб, чтобы наблюдать за ними через стекло. Быть такой рыбой она не собирается.
– Кауа э'тиро, – произносит она отчётливо.
«Не смотри на меня».
Нура и сама не знает, почему переходит на родной язык, но Скат неожиданно легко отвечает:
– Ахау ма.
Только оседлые та-мери с восточных островов так выговаривают гласные.
«Заставь меня». Без вызова или насмешки, но во взгляде тлеют угли. Его лицо меняется, когда Скат замечает подвеску на шее Нуры. Долго, очень долго он не может оторвать взгляд от жемчужины.
Карп присвистывает. Он единственный из братьев стоит, оперевшись локтем о притолоку, и покусывает щепку, которую от изумления роняет изо рта.
– Так это вы, ребят, теперь без нас чирикать можете? Требую перевода немедленно! – Он поднимает руку. – Кто ещё?
Шутника не поддерживают. Горчак сосредоточенно вытирает стакан, Ёршик усаживается прямо на полу, на подстеленной ветоши, не встревая, в ожидании, что решат старшие.
Сидящий во главе стола Сом подаётся вперёд.
– Повтори, что сказал. На имперском.
Лицо Ската не меняется.
– Рад знакомству, говорю.
Глава братства переводит взгляд на Нуру. Она, чуть помедлив, кивает:
–
Карп хлопает в ладоши.
– Ну, раз так!.. – Он широким жестом двигает табурет. – Прошу к столу, мона. Жрать, правда, нечего, мы разлили Сомову похлёбку, пока тащили котёл. Скажу в оправдание: это Малой виноват.
– А чего сразу я?!
– А кто под ноги лез?
– Подтверждаю, – вставляет Горчак.
– Замолчите. – Сом устало трёт глаза. – Мы ещё не проголосовали.
Карп фыркает:
– А надо? Всё ж и так понятно.
– Наш друг решил за всех, – холодно чеканит Скат. Они с Карпом сейчас напоминают вспыхнувший огонь и острый лёд, о края которого можно порезаться при неосторожном касании, – две противоположности.
– Каждый решает за себя, – говорит Сом, – и каждый будет услышан. Это правило, на котором держится Братство. Давайте не будем наступать друг другу на горло. Высказывайтесь по очереди. – Он переводит взгляд на Нуру. – Не стой, мы не в суде. Никто из нас тебе не угрожает, но для начала… Мы хотим услышать твою историю. Справедливо?
– Да.
Она садится на табурет, придвинутый Карпом. Тонкие пальцы бегут по складкам на подоле, расправляя ткань. Пятеро чужаков кажутся такими разными: кто-то глядит на неё испытывающе, кто-то – с любопытством или сочувствием, как маленький Ёршик. Он почему-то вызывает самое тёплое чувство – не только из-за возраста.
«Это я тебя нашёл!»
– Был шторм. Тайо'не, «большие волны», – начинает она, подбирая слова. Заплатить историей – меньшее, что она может, и всё же описать правду можно по-разному. Скажи трём людям слово «вода»: один представит дождь, другой – зеркальный пруд со звёздами кувшинок, а третий – морской прибой. Кто из них прав?.. – Вы знаете про остров Первого Огня?
Братья обмениваются взглядами. Скат поясняет:
– Хвост Цепи. Туда не добрались первые колонисты из-за Хвори, а для та-мери это что-то вроде святыни, они проходят посвящение у подножия вулкана.
– Но это же бред, – Горчак усмехается. – Слишком далеко, чтобы её выбросило здесь. Любой бы утонул.
– Продолжай.
Сом делает жест, чтобы другие не перебивали, но Нура отвлекается сама:
– Я могу спросить?
– Смотря что.
– Ты полукровка? – Она смотрит на Ската, не моргая. – Я хочу понять, откуда ты знаешь наш язык. Ведь если ты связан с племенем…
– Что? – Карие глаза хищно щурятся. – Договаривай.
Нет, она зря спросила. Свой не отнесётся к ней враждебно. Все та-мери – семья, нет ничего важнее.
– Может, ты показал бы мне дорогу… отвёл к ним, – заканчивает Нура севшим голосом.
Скат хмыкает и набрасывает капюшон.
– Найди себе другое платье.
Он бросает на стол позолоченный кругляш – должно быть, медальон, состоящий из двух половинок – и несколько медных холов, обращаясь к Сому:
– Улов за сегодня невелик. Я голосую против. Играйте в рассветных братьев. Я буду у Маяка до завтра, разведаю обстановку – дам знать.