Мизанабим

Райнер Дарья

Слова сыплются градом и отскакивают. Усталость накатывает комом тошноты, и Нура послушно следует за ним – снова на второй этаж. Стоит на пороге спальни, пока Карп двигает кровать, громыхая железной сеткой.

– Вот так. Дуть не будет. Сколько раз заделывали щели, а всё одно… И небо видно, если головой на восток повернуться… – он спохватывается и отходит, позволяя ей лечь.

Нура забирается под тонкое шерстяное одеяло – как есть, в чужой одежде.

«Найди себе другое платье».

Она вздрагивает, вспоминая черноту Скатовых

глаз.

Кажется, Карп что-то говорит и она отвечает – односложно, невпопад. Тогда шутник выходит и, плотно затворяя дверь, возвращается к своим. Шаги, двери. Из коридора льётся жёлтый свет, но и он вскоре тает в грохоте гигантских волн, стоит только опустить ресницы…

? ? ?

«Не открывай глаза».

Уже не голос Сатофи, но её собственный звучал в голове вместе с ударами крови. Нура мысленно тянулась к противоположному берегу и продолжала считать шаги.

Четыре, пять, шесть…

Половина пути была пройдена, когда её позвали по имени.

– Ну-ура-а, – певуче и протяжно. Не женский голос и не мужской, не молодой и не старый. К нему тут же присоединился второй. Зажать уши она не могла: если отпустит канат, может оступиться. Воды реки не глубоки, но служат границей двух миров – реин-ма и реин-ги. Она сама была канатом – тонкой верёвкой, натянутой между царствами живых и мёртвых.

Семь, восемь…

– Оглянис-сь, – шептал голос, – твой ка-сеф далеко, не ищи его здес-сь.

Нога провалилась в пустоту, и Нура упала на колени, неловко подвернув лодыжку.

– Где?.. – вырвалось помимо воли. – Где мне искать?

Голоса победно взвыли. Она нарушила наказ Сатофи: заговорила с духами, и те не отпустят её просто так.

– От ржавых цепей… – раздалось над самым ухом.

– …до подземного храма.

– Под водой и там, где кончается суша.

– В чёрном сердце зреет яд: есть те, кто увидит, и те, кто закроет глаза.

Голосов стало больше, они сплетались в звенящий хор, и Нура, не выдержав, открыла глаза. У духов не было лиц. Только безглазые подобия, похожие на вылепленные из глины маски.

– Я хочу увидеть! – выкрикнула он прежде, чем осознала.

Сатофи говорил, что духи могут являться в разных обличьях. Они желают тебе добра, другие – смерти. Но лишь те из них, у кого сильная воля, могут на время вырваться из цепкой хватки Маару, владычицы подземного царства, чтобы появиться в мире живых. Их грехи и благодетели давно взвешены, но остаётся что-то иное – ниточка, отголосок прошлой памяти, не позволяющий обрести покой.

Они могут давать туманные пророчества, запутывать, но никогда – лгать напрямую. Поэтому старейшина просил тринадцатую внучку быть осторожной: не задерживаться на мосту, не откликаться на зов, не принимать советов…

Она не сдержала обещание.

Ка-сеф – это то, изначальное, чего

боялись все та-мери и втайне желали. Это человек, посланный судьбой, чья душа – станет твоей наполовину. Одна из самых сложных вещей, которую не разумеют белые люди. На их язык слово переводится как «со-бытие» – существование вместе, неразрывно друг от друга. Ни время, ни расстояние не помеха для ка-сефа. Когда тебе больно – ему больно тоже. Когда ты делаешь вдох – он делает вдох, где бы ни находился в ту минуту и чем бы ни был занят.

Не всем даётся «половинчатая душа».

Обычно та-мери в день посвящения обретают ауму – «верхний дух», способный к проявлению истины. Это может быть как душа предка, дающая защиту от будущих невзгод, так и зловредный дух, ищущий сосуд, чтобы творить злые дела: такие люди становятся убийцами, нарушителями законов, они переносят множество бед и после смерти ступают на тропу Махики – самый страшный путь через земли Маару.

Очень редко твоим «спутником» становится другой живущий. Тогда у вас не четыре души на двоих, а две – как слившиеся капли воды. По-другому Нура не умела объяснить: она не мудрая, как Сатофи, и не храбрая, как его сыновья.

Она не дышала, вглядываясь в безглазые лица.

– Я не закрою глаза, – тихо, но твёрдо.

Земля под ногами вздрогнула. Или ей показалось? Стоячие воды реки пришли в движение. До кожи Нуры дотронулись мёртвые руки: пальцы, щупальца, хоботы – их прикосновения были неприятны, но не вызывали страха.

– Крепкий сосуд.

– Хрупкий сосуд.

– Луна вернётся, – голоса спорили, перебивают друг друга.

– Вместе с Чужаком!

Вой, крик; заинтересованность сменилась враждебностью, волна духов откатилась, и Нура почуяла кожей прохладный воздух и колебания земли.

Гул нарастал.

Девять, десять, одиннадцать…

Больше ничего она от них не получит. Ничего, что сумеет понять, но разум запомнил сказанные слова, повторяя их снова и снова, пока Нура бежала вперёд.

Двенадцать!

Она перепрыгнула на противоположный берег и огляделась. Ковёр из тины колыхался, голоса умолкли, безумный шёпот перешёл в тихий плеск.

Она справилась. Перешла через реку. Сердце танцевало в груди от осознания, что, если духи не соврали – а они не могут, – есть на свете человек, чьё сердце бьётся так же.

На что будет похож ритуал у те-макуту теперь? Ведь если ей не нужна вторая душа, отпустит ли её ведьма? И эта дрожь… Лёгкие ноги несли Нуру через лес, она подныривала под ветки и прислушивалась, впитывая тишину. Остров под ней просыпался. Земля дышала неглубоко, редкими толчками.

Нура понимала, что происходит что-то страшное. Сатофи говорил, что остров не зря назван в честь праогня: когда здесь родился бог чистого пламени – Ахи’Коре. Но после того как боги ушли из мира, огненная гора затихла.