Мизантроп
Шрифт:
Подполковник не соврал. Меня бросили в одиночку, и эти условия показались мне просто царскими. Здесь был индивидуальный туалет и раковина. Я взахлеб пил воду прямо из крана, а потом долго отдыхал на унитазе. Честное слово, мы иногда не ценим обычные человеческие радости.
Я улегся на жесткой койке, закрыл глаза и погрузился в размышления:
«Итак, подполковник вынужден был освободить Зигманта. Это к лучшему. Если старик не дурак, то он должен выйти на связь с Геологом и попытаться как-то вытащить меня из этой тюрьмы. Но самое важное, что они должны найти чемодан раньше Пилипенко. Забрать наш товар, пока он не исчез окончательно.
Но впереди у меня очередное свидание с этим подполковником. Лучше об этом не думать. Даже страшно представить, что он может со мной сделать. Его болезненный удар в пах до сих пор отдается болью. И вообще, почему я молчу? Черт с ним. Назову ему фамилию Грищенко. Пусть сам едет в аэропорт и ищет этот проклятый чемодан. Почему я должен мучиться и умирать из-за какого-то дурацкого чемодана? Пусть он возьмет его себе и станет миллионером.
Нет!.. – подсказываю я себе. – Так ничего не выйдет. Как только он узнает настоящую фамилию нашего связного, так сразу меня и убьет. Я слишком опасный свидетель. Никаких шансов остаться в живых у меня не будет.
Кажется, мой план по привлечению Корякина и тех, кто за ним стоит, провалился. Корякина подполковник забил до полусмерти, потом привез сюда Зигманта. На подобное продолжение я не рассчитывал.
Может, Рабин мне поможет? Он произвел на меня впечатление человека достаточно мудрого, с которым можно договориться. Если Зигмант все правильно понял, то сейчас меня должен разыскивать сам Геолог. Я бы ему высказал все, что думаю о его руководстве. Мало того что меня – проверяющего! – бросили в тюрьму, избили, обобрали. Меня еще могут здесь и убить. Тогда моя кровь вызовет настоящую войну. Принимающая сторона обязана была обеспечить мою безопасность, но не сделала этого».
От всех этих мыслей и волнений у меня начала болеть голова. Я закрыл глаза и, сам не понимая как, провалился в сон. Очнулся я только через несколько часов, когда услышал, как заскрипела дверь моей камеры.
Подполковник Пилипенко заявил:
– Отдыхаешь? Молодец, правильно делаешь. Тебе силы еще понадобятся. Много!..
Я уже так устал от его угроз, что вообще не реагировал на эти слова. Хочет бить, пусть старается.
«Все равно не назову этому ублюдку фамилии нашего курьера. Ни при каких обстоятельствах!..» – твердо решил я и поднялся с кровати.
– Опять молчишь? – Кажется, ему по-прежнему весело! – Вокруг тебя такие события происходят, а ты молчишь. Ну да ничего, сегодня у нас ночь длинная. Я собираюсь отвезти тебя на дачу моего дяди, где давно никто не живет. Вот там-то ты мне все расскажешь, еще и попросишь прощения за свое не всегда адекватное поведение. Но будет уже поздно. Если ты хочешь все правильно понять, то делай это прямо сейчас.
Я молчал. Ничего другого мне не оставалось.
Он схватил меня за шиворот и буквально вытолкнул из камеры. Там уже стоял знакомый сержант, который надел на меня наручники.
Меня привели к машине, внедорожнику «Ниссан», бросили на заднее сиденье и куда-то долго везли. За рулем сидел сержант. Подполковник устроился рядом с ним. Я слышал, как они переговаривались. Потом машина остановилась, и меня буквально по полу поволокли в какой-то подвал. Со ступенек я не сошел, а скатился.
Там сержант начал меня раздевать. Нет, это слово тут совсем не подходит. Он достал нож и разрезал на мне все, вплоть до нижнего белья. Тряпки сержант отбросил в сторону.
Из всего этого я сделал верный вывод, что мне уже больше никогда не надеть никакой одежды. Подполковник Пилипенко все для себя решил. Сегодня он попытается выбить из меня фамилию курьера, а потом сержант куда-нибудь увезет мой труп.
Сержант немного поколебался, затем подошел ко мне и разрезал трусы с майкой. Я всегда неуютно чувствовал себя раздетым в присутствии других мужчин, а тут оказался не только голым, но и в наручниках. В голову лезли разные нехорошие мысли.
Помните, как пытали Джеймса Бонда в одном из фильмов, где его играл Даниэль Крейг? Плохие парни вырезали дно у венского стула и усадили на него голым Бонда. Мафиози бил его по свисающему мужскому достоинству. Представляю, как это нечеловечески больно.
Но меня никто на стул сажать не собирался. Вместо этого сержант приказал мне подняться и приковал мою левую руку к кольцу, прикрепленному к стене. Я дернулся и убедился в том, что держится оно слишком хорошо.
Через несколько минут появился сам Пилипенко. Он был одет в темную рубашку и такие же брюки. Очевидно, для того, чтобы не были видны следы крови. Этот проклятый садист опять улыбался, а я все еще не решил, как мне поступить.
– Ты по-прежнему не хочешь со мной разговаривать, да? – почти радостно заявил подполковник. – Ну и не надо. Я не гордый. Не хочешь беседовать, молчи в тряпочку. Но только потом не обижайся. Ты сам вынудил меня быть зверем.
«Этот садист еще смеет так говорить! – подумал я. – Он получает удовольствие от мучений своих жертв, но все прикрывает обычной глупой фразеологией».
Для начала он ударил меня в скулу. Так больно, что я был готов заорать, но только сплюнул кровью, перемешанной со слюной.
– Давай фамилию! – потребовал Пилипенко.
«Пусть он меня забьет до полусмерти, как Корякина, но фамилию курьера я ему не назову. Из принципа. Даже если будет очень больно. Ничего больше не скажу этой сволочи, – решил я. – Он никогда не будет богатым и известным. Останется обычным цербером в уголовном розыске. Не видать ему третьей звездочки и звания полковника, не быть богатым за счет нашего груза».
– Фамилию! – прорычал он и ударил меня по животу.
Мне показалось, что там взорвались сразу несколько гранат. Никогда не думал, что это так больно. Он нанес мне еще два удара, и я замычал от боли.
«Сколько можно? Чтоб они все сдохли!.. И этот подполковник, и Зигмант, и неизвестный мне Геолог. Почему я должен так мучиться? Он скоро отобьет мне почки и превратит мою печень в месиво. Нет, я так долго не продержусь. Пусть этот придурок наконец закончит!..»
Он продолжал меня бить, а я только выл от боли. Но тут мы услышали наверху какой-то шум, быстрые шаги, топот, крики, непонятные звуки. Пилипенко перестал меня бить и прислушался. Я видел его недоумевающее лицо. Наверное, ему тоже показалась подозрительной эта непонятная возня в доме над нами.