Мизери
Шрифт:
Какая разница, что она там мне вколола. Сюда подходит слово, которое я пишу на последней странице книги. КОНЕЦ.
Эта мысль не принесла с собой страха. Вместо страха Пол испытывал какое-то умиротворенное вдохновение.
По крайней мере она постаралась сделать это легко… легко…
– Э-эй, Пол, вот ты и проснулся, – сказала Энни и добавила неуклюже-кокетливо: – Я тебя вижу, Пол… Вижу твои голубые глаза. Я тебе говорила, какие у тебя красивые голубые глаза? Ну зато другие женщины говорили – те, что красивее меня и смелее выражают свои чувства.
Вернулась. Пробралась в дом в ночи и убила меня, шприцем
Ему показалось, что сейчас вернется сон – на этот раз последний; но этого не случилось. Он увидел, как шприц скользнул в карман ее юбки, она уселась на кровать… но не туда, где она сидела обычно. Она уселась у него в ногах, и какое-то время он видел только ее массивный корпус, склоненный над каким-то предметом, который она, по-видимому, рассматривала. Деревянный щелчок, звон металлической пластины и шорох – он уже слышал такой шорох. Он тут же понял, когда слышал. А теперь возьмите спички.
«Алмазно-голубые головки». Пол не знал, какие еще предметы принесла с собой Энни, но был уверен в наличии коробка спичек «Алмазно-голубые головки».
Энни повернулась к нему и опять улыбнулась. Что бы с ней ни произошло, но ее вселенская депрессия закончилась. Жестом школьницы она заправила за ухо случайно выбившийся локон. Жест этот показался Полу неуместным, поскольку локон выглядел безжизненным и тусклым.
Безжизненный тусклый подумаешь о чем ты должен помнить разве в этом дело я окаменела наполовину все прошлое лишь пролог к сегодняшнему дерьму вот что главное черт побери…
– Что ты хочешь услышать прежде, Пол? – спросила она. – Хорошие новости или плохие?
– Сначала хорошие. – Ему удалось изобразить широкую глупую ухмылку. – Я полагаю, плохая новость – это что пришел КОНЕЦ, я угадал? То есть тебе совсем не понравилась книга, а? Она плохая… А я старался. Мне даже стал удаваться сюжет. Я уже начал… ты понимаешь… Он уже вел меня за собой.
Она посмотрела на него с упреком:
– Я люблю эту книгу, Пол. Я говорила тебе об этом, а я никогда не лгу. Я полюбила ее настолько, что не хочу больше читать, пока она не будет окончена. Мне жаль, что я заставила тебя самого вставлять букву «н», но… но если я буду так поступать, это все равно что подсматривать в замочную скважину.
Его дурацкая улыбка сделалась еще шире. Он подумал, что вот-вот можно будет вставить завязочки в уголки губ и сделать узелок на затылке, и все старое дерьмо вытечет у него изо рта. Может быть, оно останется лежать в изголовье его постели. Где-то в глубине его сознания, там, куда не добрался наркотический дурман, зазвучал сигнал тревоги. Книга ей нравится, следовательно, она не намерена убивать его. Что бы с ней ни происходило, она не убьет его. Но если он не расплатится полностью по счету, который ему предъявляет Энни Уилкс, его ждет нечто гораздо худшее.
Теперь электрическая лампочка уже не казалась ему тусклой; она была теперь удивительно яркой, удивительно притягательной в сверхъестественном сером ореоле; он видел в воображении подъемные краны, молчаливо отливающие сталью около озера, видел отливающую слюдяным блеском весеннюю траву на горных лугах, видел эльфов, танцующих при лунном свете под плющом…
Да ты же окаменела, подумал Пол и рассеянно захихикал.
Энни улыбнулась ему в ответ.
– Хорошая новость, – сказала она, – это то, что твоей машины
– Что?.. – В нем опять зазвучал негромкий сигнал тревоги. Помрой… Откуда-то ему знакома эта фамилия, хотя он не может вспомнить, где встречал ее. Но тут же вспомнил. Помрой. Покойный Эндрю Помрой, двадцати трех лет, из Колд-Стрим-Харбора, штат Нью-Йорк. Обнаружен в Грайдерском заповеднике – неизвестно, далеко ли отсюда.
– Послушай, Пол, – продолжала она; он слишком хорошо знал этот ее занудный тон. – Не надо притворяться паинькой. Мне известно, что ты знаешь, кто такой Энди Помрой, потому что мне известно, что ты прочитал мою книгу. Я, наверное, даже рассчитывала на то, что ты ее прочитаешь, иначе зачем бы оставила ее в комнате? Но я хотела убедиться – понимаешь, Пол, я во всем хочу убедиться. И я убедилась, что нити порваны.
– Нити порваны, – тихо повторил он.
– Ну да. Я однажды читала о том, как можно установить, что кто-то сует нос в твои вещи. Привязываешь на дверь шкафа тоненькую ниточку, и если она порвана, когда ты приходишь домой, – то понятно почему. Тебе понятно, что кто-то к тебе совался. Видишь, как просто?
– Да, Энни. – Он слушал ее, но на самом деле больше всего его интересовал вопрос, как выбраться из этой поразительной ловушки, что расставил для него электрический свет.
И опять она наклонилась над предметами, разложенными в изножье его кровати; опять он услышал приглушенное звяканье металла, удар куска дерева о какой-то металлический предмет. А потом она снова повернулась к нему, поправив прическу:
– Вот так и я устроила с моей книгой – только воспользовалась я не нитками, а собственными волосами. Я выдернула из головы волосинки и положила их в трех разных местах, понимаешь? А когда приехала домой – я приехала очень рано, тихо как мышка, чтобы не разбудить тебя, – все три нити были разорваны, так что я знаю, что ты заглядывал в мою книжку. – Она помолчала, затем на ее лице появилась победная улыбка, счастливая и одновременно неприятная, хотя Пол не мог бы сразу определить, чем именно она неприятна. – И я не удивилась. Я знала, что ты покидал свою комнату. Вот тебе плохие новости. Я давно, давно знала об этом, Пол…
Наверное, он должен был почувствовать ярость и досаду. Она знала, знала почти с самого начала… но испытывал он только смутное, пьянящее чувство эйфории, и ее слова представлялись куда менее значительными, чем разгорающийся свет наступившего дня.
– Но, – сказала она, как будто возвращаясь к обсуждению деловых вопросов, – мы говорили о твоей машине. Пол, в том местечке в горах у меня запасены цепи для автомобильных шин. Вчера днем я почувствовала себя настолько лучше, что большую часть времени провела на коленях, погрузившись в молитву, и мне пришел ответ, как это часто бывает, и он был очень прост, это также часто бывает. Пол, то, что ты возносишь к Богу в молитве, Он возвращает тебе тысячекратно. Я надела цепи на колеса и притащилась домой. Путь мой был нелегок, и я понимала, что авария может произойти и несмотря на цепи. Еще я понимала, что на наших извилистых горных дорогах редко бывают «незначительные аварии». Но на душе у меня было легко, так как я чувствовала, что меня хранит воля Господа.