Младший конунг

Ковальчук Вера

— Я хотел поговорить с тобой, — начал Хакон. Нагнулся, сорвал травинку, и она завертелась у него в пальцах с необычайной скоростью. Женщина-ярл мельком взглянула на него — лицо замкнутое, сосредоточенное, и ощущение неуверенности, которое окружает его облаком.

— Я слушаю, конунг, — сказала она очень холодно.

— Хочу спросить тебя — у кого я должен просить руки твоей дочери — у тебя или у твоего сына?

Гуннарсдоттер подняла бровь. Она ждала чего угодно, только не этого, и лишь потому, что уже твердо решила для себя — Хакон не пожелает жениться на Алов. Ни за что. А теперь изумилась. Повернувшись, она откровенно рассматривала его, будто никогда раньше не видела, и не говорила ни слова. Воспитанник Адальстейна ее не торопил. Он терпеливо ждал, вертя в пальцах травинку, а улыбка в его глазах ей, наверное, просто показалась.

— Наверное, и у меня, и у Орма, — сдержанно ответила Хильдрид.

— Полагаю, куда важнее добиться твоего согласия.

— Я — всего лишь женщина. Старший мужчина в семье — мой сын.

— Ты воин и ярл. Не думаю, что твой сын станет решать что-то за тебя. Или за твою дочь в обход твоего мнения, — Хакон развел руками. — Готов поспорить, что, задай я ему этот вопрос, он назвал бы тебя. И потом, его здесь нет.

— И ты выбираешь того, кто ближе.

— Да, — конунг выронил травинку из пальцев и покачался на пятках. — Потому и прошу руки твоей дочери именно у тебя.

— И именно сейчас?

— И именно сейчас, — он подождал, но ответа не дождался. — Что скажешь?

Хильдрид пожала плечами. Она стянула с плеч плащ, кинула его на валун и уселась; конунг остался стоять. С моря налетел ветер и взъерошил ее темные волосы, поманил в путь. Аромат соли и водорослей всегда действовал на Гуннарсдоттер лучше, чем самое крепкое пиво. Может, это потому, что она родилась на борту драккара. Глядя на морскую гладь, которая казалась серой, намного темнее, чем клубами наползающие с запада облака, женщина думала о том, что время бежит слишком быстро. Прежде, в юности, ей казалось, что годы едва ползут. А сейчас… Вот, миновал год, и ей уже не сорок три, а сорок четыре года, а что произошло за это время? Она и не заметила изменений…

Она молчала, а Хакон ее не переспрашивал.

— Я даже не знаю, что ответить, — сказала женщина-ярл. — Не слишком ли ты молод, чтоб жениться?

— Я не считаю так.

— Этот брак мне не кажется слишком завидным, скажу честно.

Конунг развел руками.

— Я кажусь тебе не слишком достойным мужем для твоей дочери?

— Ты вполне достойный молодой мужчина. Но уж слишком молодой. Это во-первых. А во-вторых — я не хотела бы, чтоб моя дочь стала женой конунга. Я не хочу, чтоб она была лишь одной из многих. Или чтоб с ней развелись, как только на горизонте появится девица более красивая и более знатная — дочь конунга Дании или Свитьота, скажем.

Воспитанник Адальстейна слушал невозмутимо, с легкой улыбкой.

— Я — христианин, — ответил он. — Мы можем жениться только на одной женщине, и не расторгаем брак. Таковы наши законы.

Хильдрид пожала плечами.

— Я не знаю законов христианской веры. Законы Нордвегр говорят иное. Я знаю одно — любовь может пройти, и конунг вспомнит о том, что на земле существуют и другие женщины, кроме его жены.

— Ты знаешь о том, что любовь проходит? — улыбнулся Хакон. Он смотрел на собеседницу очень внимательно, так внимательно, что и не слишком сообразительный человек понял бы — вопрос этот значит нечто большее, чем просто прозвучавшие слова.

И Гуннарсдоттер, конечно, поняла, на что намекает конунг.

— Мы с мужем прожили двадцать лет, — сказала она. — Но он не был правителем.

— Разве, будь он правителем, ваша жизнь была бы иной?

— Возможно.

— Я прошу у тебя руки Алов не для того, чтоб потом оставить ее. Я все обдумал.

Хильдрид покачала головой. Потом рассмеялась.

— Что ж, полагаю, мнение дочери мне спрашивать не надо. Верно же?

— Ее я уже спросил. Она согласна.

— Разумеется. Кто бы сомневался, — проворчала женщина. — Я вот что хочу узнать — у вас есть причина торопиться? Алов непраздна?

— Она мне ничего не говорила. Я не думаю, что это так.

Она фыркнула.

— Ладно. Пусть будет так. Пусть выходит, раз хочет.

— Тогда я должен узнать, какова будет сумма выкупа за девушку.

— Ха… Ты готов платить вингу? Но это же языческая традиция.

— Должен же я уважать заблуждения людей, которыми собираюсь править, — усмехнулся Хакон. Хильдрид вспомнила их разговор и рассмеялась. — И заблуждения матери моей будущей жены. Какой выкуп ты хочешь?

— Пусть конунг сам решит, какого выкупа достойна его будущая жена.

— Ага, это способ выманить у жениха побольше, я прав? — пошутил он.

— А то как же. И, как я понимаю, ты хочешь, чтоб из Англии я привезла согласие Орма.

— Я достаточно уважаю тебя, чтоб ограничиться твоим согласием. И тебе же выплачу все серебро. Алов — твоя дочь, и только ты можешь ею распоряжаться.

— Сдается мне, прежде тебя не беспокоило, кто там может распоряжаться ею, ты все решал сам.

— Я готов исправить свое упущение.

Хильдрид поднялась с валуна и накинула на плечи плащ. Теперь она улыбалась.

— Но ведь Алов не христианка. Как и я. Это тебя не останавливает?

— Нет. Она согласна принять христианство. Мой духовник послезавтра осуществит таинство крещения.

Улыбка сбежала с лица Гуннарсдоттер. Она отозвалась не сразу.

— Дочка так легко отказалась от веры своих предков, — Хакон ничего ей не ответил. — Что ж. Закон жизни. Она очень любит тебя, я это вижу. Предчувствую, что она родит тебе таких же непокорных дочерей и сыновей, как и она сама.

— Так это прекрасно. Только из непокорных детей получаются хорошие правители.

— Говоришь о себе, — рассмеялась женщина.

Они вернулись в поместье.

Подготовка к походу заняла несколько дней. Викинги Хильдрид были только рады, когда узнали, что им предстоит сходить в Англию. Большинство из них оставили в Англии семьи, и теперь надеялись забрать их в Нордвегр. Остальные — помоложе — устали от ничегонеделанья. Они почти с радостью собирали боевую справу, приводили в порядок оружие и корабль. В трюмы загружали припасы — сушеную и копченую рыбу, копченое мясо, сухари, фрукты, орехи, плетеные из луба коробки с домашним сыром и даже соленым маслом, крупы и сало — и деревянный ящик с песком, куда можно было положить горячие угли и готовить прямо на палубе корабля.