Младший научный сотрудник 2
Шрифт:
— Значит, ты у нас Пётр Петрович Балашов, — полуутвердительно произнёс он, открыв папочку с завязками.
— Точно так, — подтвердил я и зачем-то добавил, — 1960 года рождения, холостой, несудимый.
— Отец у тебя с очень интересным именем, — продолжил особист, закурив сигарету, — Чон Ду Хван…
— Ну да, — ответил я, — кореец он, стопроцентный, переехал оттуда ещё до войны, имя и фамилию сменил на более понятные для России. И потом, он же умер, когда мне 3 года было.
— А от чего он умер? — продолжил свои изыскания Октябринович.
—
— Учреждение у нас режимное, — строго отвечал он, — работаем на оборонный комплекс, так что сам понимаешь — бдительность никто не отменял. А потом, была отдельная просьба от одного начальника…
— От Семён-Наумыча? — уточнил я.
— Я никаких имён не называл, — ещё строже посмотрел он на меня, — просили проверить твою благонадёжность. Вот я и проверяю… идеи далее — по нашим данным ты на сельхозработах занимался какими-то левыми делами, так?
— Какими левыми? — возмутился я, — самыми что ни на есть правыми — все наши работы были согласованы с председателем колхоза. И потом, не всем же картошку в поле собирать, кому-то и дороги чинить надо.
— Ладно… — перевернул он страничку в папке, — председатель Пугачёв прислал тут благодарность в твой адрес, так что замнём этот вопрос. Далее — на тебя поступила заявка для привлечения к теме «Крот», знаешь, что это?
— Слышал вскользь, — ушёл от ответа я, — у физиков в разговоре проскальзывало. Но деталей конечно не знаю.
— Так вот, — он закрыл папку и убрал её в стол, — тема очень серьёзная и ответственная, по линии Минобороны, шестой отдел. Связана с выездами в отдалённые гарнизоны и базы.
— Это какие, например? — не смог я отказать себе в удовольствии уточнить этот момент.
— Например в Видяево…
— Это на Кольском полуострове что ли?
— Да, где-то там… а ещё во Владивосток и Петропавловск-Камчатский. Для того, чтобы туда попасть, необходима вторая форма допуска, а у тебя даже третьей нет…
Глава 7. Захожу я в бакалею
Захожу я в бакалею
— Для Видяева, про Приморск я уж не говорю, — сказал особист, — нужна хотя бы вторая форма допуска к сведениям, содержащим гостайну, а у тебя даже третьей нет.
— А как уж они точно-то называются, Евгений Октябринович, — зачем-то спросил я у него, — эти формы допусков?
А он не стал ломаться и рассказал мне всё подробным образом:
— Третья форма разрешает работать просто с секретными материалами, вторая — с совершенно секретными, ну а первая допускает к бумагам с грифом «совершенно секретно особой важности». В нашем институте такая форма всего у десятка сотрудников есть, а вторая у пары сотен.
— И что я должен сделать, чтобы получить эту форму? — продолжил интересоваться я.
— Ты ничего, продолжать работать на вверенном участке, а мне надо составить
— Я готов, если что, Евгений Октябринович, — смело заявил я, — к труду и обороне Родины. Всю жизнь хотел посмотреть, как живут в Видяево и этом… в Приморске.
— Да я уж вижу, что ты шустрый парень, — ответил он, — и тогда вот ещё какой вопросик, — задумался он на секунду, а потом продолжил, — наш отдел очень интересуют настроения в среде научных работников, так что тебе предлагается сотрудничество в таком вот виде.
И он выложил передо мной бланк, начинающийся словами «Я…. обязуюсь добровольно помогать органам КГБ СССР в их работе, скрывая факт сотрудничества. Принимаю на себя псевдоним…». Зашибись бумага…
— Евгений Октябринович, — приложил я обе руки к груди, — если мне станут известны факты противоправной деятельности моих коллег, ну или замыслов такой деятельности, то вы узнаете об этом самое большее через полчаса, но этот документ я подписать никак не могу.
— И почему же ты не можешь его подписать? — посуровел лицом особист.
— Не считаю себя готовым к сотрудничеству с нашими славными органами, — загнул я такой оборот, — мне надо хоть немного обжиться на новом месте работы, обзавестись друзьями, получить дополнительные источники информации — а тогда уж продолжим эту тему, Евгений Октябринович.
Тот очень внимательно посмотрел мне в глаза, ища там насмешку, но видимо не обнаружил ничего криминального, хмыкнул и отпустил меня на все четыре стороны. И я побрёл в свою экранную комнату зала управления физическим стендом 30/22, так назывался бункер в официальных бумагах. А там возле входа маячил такой Мишка Шифман… да, как персонаж песни Высоцкого его звали… один из старожилов нашего 410-го отдела, сидел он, правда, в другом месте.
— Привет, Камак, — подал он мне руку, — как дела?
— Как сажа бела, — отговорился я, — чего надо?
По рассказам коллег я знал, что просто так этот Шифман ничего не делает и не говорит, всегда с каким-то подтекстом, поэтому ничего, кроме подлянок, с его стороны не ждал.
— Тебя, говорят, в первый отдел вызывали? — спросил он, хитро прищурившись.
— Ага, вызывали, — вздохнул я.
— И чего хотели?
— Предлагали перейти на службу в органы, — ляпнул я первую попавшуюся мысль, — такие, сказали, люди должны у нас работать.
— А ты чего? — с некоторым испугом продолжил Мишка.
— Ответил, что не считаю себя готовым к службе в рядах славных органов госбезопасности, — почти что не соврал я, — пока не готов.
— Вон оно что… — протянул он, а я поставил вопрос ребром:
— Чего хотел-то, говори, а то у меня работы выше крыши.
— Так это… — забегал глазами он, раздумывая видимо, стоит ли продолжать, и, кажется, решил, что стоит, — мне тут Пашка сказал, что вы в колхозе кучу бабла нарубили…
— Ну заработали немного, — ответил я, — и что?