Младший сын. Князь Даниил Александрович Московский
Шрифт:
На торгу его и нашел Гаврила Олексич, старый боярин отцов, и, посадив на коня, привез назад. Мать уже хватилась и, ругая девок и няньку на чем свет стоит, искала пропавшего своего младшенького по всему дому.
Данилка дулся. Не такой он маленький, чтобы его на торг не пускать! Впрочем, племянник, который бормотал первые слова и смешно раскачивал головой, заставил Данилку забыть о дневной обиде.
– Чево у тя голова машется? Ну, чево? Молви! Ну! – говорил он, лежа перед племянником на персидском ковре и то протягивая, то убирая от него деревянного расписного коня, когда
– Смотри, Митя, – закричал Данилка, радуясь брату. – Он уже держит, не роняет!
Дмитрий подхватил сына на руки, поднял, вглядываясь в большие, почему-то печальные глаза первенца, его слишком тонкую шею… Подумалось невольно: долго не проживет! И сам испугался этой мысли. Охватила острая жалость к сыну, прижал к себе. Тот ручонками тотчас молча уцепился ему за шею, не выпуская деревянного коня, которым невольно давил Дмитрию ухо. Дмитрий покрутил головой, передвинул, стараясь не уронить, игрушку, потом, поискав глазами, уселся вместе с Ваняткой на расписной сундук, тоже восточной работы. Сына устроил на коленях. «Наследник!» – чуть не сказал вслух.
– Митя, а… – Данилка застеснялся, стоя перед братом и любуясь им, потом все же спросил: – А тебя теперича позовут в Новгород князем?
Дмитрий усмехнулся, отвел глаза от его сияющего лица.
– Еще не созвали!
– А созовут, дядя Ярослав пустит тебя тогда?
Дмитрий серьезно взглянул на восьмилетнего братца: наслушался взрослых, что ли? или подговорил кто? Этого вопроса он и самому себе старался не задавать.
– Мал еще! – хмурясь, отмолвил Дмитрий.
– Нет, ты скажи! – с детским упрямством, все так же восхищенно глядя на брата, повторил Данилка.
– Не знаю, Данил, – ответил Дмитрий и, не заметив сам как с языка сорвалось, примолвил: – Может и не пустить.
– А что тогда? – не отставал Данилка.
– Много будешь знать, остареешь скоро! – решительно прервал разговор Дмитрий. – На вот! – подал он сына младшему брату, стряхивая с колен «божью росу». Вбежавшая мамка (проведала, что князь в светлице, сломя голову мчалась, скажут: дите бросила!) засуетилась, подала князю плат, обтереться. Схватила ребенка, стала тискать без нужды. Ванятка заплакал.
– Сорочку смени! – сказал Дмитрий строго и вышел вон.
Данилка остался помогать мамке. У него в руках Ванятка тотчас переставал реветь. Сам Дмитрий не знал, что ему делать с сыном. Потому и заглядывал редко. Видел только, что слабый, больной, а нужен был воин, князь! Нужны были сыновья, много сыновей, чтобы не страшиться случайной беды, чтобы продолжили, когда придет час, дело отца и деда, дело собирания земли Русской вокруг… Быть может, даже вокруг Переяславля!
Мысли – через жену и мать – перескочили к юрьевскому князю. Почему мать не могла вызнать, упредить заранее, гонца послать, наконец! Сидят, золотом вышивают… Не на добро обаживали юрьевского князя ростовчане, ой, не на добро! Надо скакать к наследнику. Немедленно. Троюродный брат! Почтение оказать. Дороги развезло – все равно. Заодно узнать, как и что. Юрьев нельзя уступать ростовчанам. Нельзя дать рассыпаться Русской земле! Хорошо было Великому Всеволоду! И отцу хорошо… А у него ни власти, ни сил, ни денег!
Глава 11
Гаврила Олексич, великий боярин князя Дмитрия, отвезя пойманного княжича в терема, воротился к торгу. Старый боярин твердо сидел в седле, зорко с высоты разглядывая запруженную народом площадь. Сын Окинфий и неколико человек дружины ехали следом. С утра он уже осмотрел ряды, где торговали сукном, холстом, рыбой, резной и глиняной посудой, кожами и многоразличным кожаным товаром. Мытник, отирая обильный пот, следовал за ним. Боярин сам проверял клейма, считал и писал что-то на вощаную табличку, которую, новгородским обычаем, всегда имел при себе. Доходы все падали и падали, и князь был недоволен. Будут тут доходы, когда по Волге пути нет! Персидского товару совсем не стало в торгу…
Перед ними теперь была конская ярмарка. Приподымаясь в стременах, Гаврило Олексич вдруг ожег коня, конь прянул, веером взбрызнув снег.
– Держи! – крикнул боярин. Конные холопы кинулись впереймы и скоро привели беглеца с рыжим, золотистой масти, жеребцом, что злился и пробовал укусить.
– Так и есть. Без пятна! – ответил мытник, осмотрев коня. – Виноват, Гаврило Олексич!
– Ищо поищи! – строго молвил боярин. – Раззява! Неклейменых коней будешь в куплю пущать, князя вконец разоришь!
– Как узнал, батя? – спросил Окинфий, подъезжая к отцу.
– Глаз надо иметь. Учись!.. Отколе сам? – спросил он продавца. Тот низил голову, зло озирался, мямлил. Гаврило Олексич вдруг, подняв плеть и страшно вытаращив глаза, с размаху хлестнул задержанного так, что тот весь разом выгнулся и кровь брызнула у него поперек лица.
– С Рязани, с Рязани! – быстро забормотал он, пуча испуганные глаза на боярина.
Гаврило Олексич, уже вновь спокойный, будто и не он бил вора, глядел на него с седла.
– Краденый конь! – отмолвил он и кивнул мытнику: – Клейма зарощены! Не туда смотришь. Вона, гляди! – ткнул концом плети, подъехав вплоть к золотистому коню. – Пото и продает украдом.
Продавец коня заторопился, с сильным рязанским яканьем стал объяснять боярину, что конь не краден, а взят в бою, и тому есть послух у него здесь же, в Переяславле, тоже рязанец…
– Ладно. Мне не первый снег на голову пал! – оборвал его боярин. – А за пятно почто не платил?
– Побоялси… – потупив голову, признался продавец коня.
– Сведи! – бросил Гаврило мытнику, к которому ужо подоспели двое стражей. – Коли не брешет, не продаст его послух тот, пущай платит за пятно да пеню, а коня – продает!
Огорошив рязанца неожиданной милостью, боярин отъехал.
– Они все там, на Рязани, воры да буяны. Думают татар перешибить… Татар не перешибешь! Прилаживаться нужно. Ну и зорят ихнюю волость кажен год. Татары их грабят, а они – сами себя! – сказал Гаврило Олексич негромко, оборотясь к сыну. Про татар громко не говорили вообще. – Я бы и отобрал коня, да начни тут… Торг закрывать придется! – прибавил он, помолчав. – А там с бою ли взят… Кто его с бою брал? Видать, что краденый! Добро, хоть не в нашем княжестви!