Младший сын
Шрифт:
Дмитрий отошел от окна, уже кожей ощущая, как затягивает его колесо ежедневных обязанностей, как час раздумий словно плотиною перегородил течение дел. Ждут новгородцы, ждет Терентий с Онтоном, ждет ключник с исчислением, чего стоили две недели похода… Ну, хорошо, скажем, когда-то и я умру (сердце порою наливалось тяжестью). Ты, Андрей, возможешь ли поднять и не растерять этот груз? Ведь и ты сын нашего отца, ведь на нас, на нас с тобою возложена судьба земли! Ведь не Даниле же, что ставит мельницы и сам ходит по торгу, по плечу этот груз власти!
Дверь широко распахнулась. Пронизанный солнцем, с
– Батюшка, тебя ко столу кличут! – звонко, без тени смущения возгласил Александр. Младший сын один не боялся его в такие, как эти, часы. И улыбка, рвущаяся с губ, победная (ну улыбнись, улыбнись же ему и ты!). Тверь все-таки укрощена, Ногай будет сговорчивее, боясь Телебуги. Все еще можно устроить, и жить стоило. Этот пронизанный солнцем отрок возвращал ему веру и мечты прежних лет. Дмитрий обнял сына за еще неширокие плечи. На миг притянул к себе – почуять свежее дыхание отрока, горячее тело любимого сына.
– Нынче поедешь со мной в Орду!
– Батя, правда?! – Сашок запрыгал как маленький.
Глава 76
Дома в Княжеве Федора встретил Грикша диковинной новостью:
– Козел вернулся!
Федор сперва не понял.
– Кто?
Потом разом вспомнил детского приятеля:
– Да ну! Где же он?
– Сейчас, кажись, у Никанора, пьют. Обещал зайти, тебя поглядеть. Ты с ним не очень-то, може, от татар послан…
– Да брось, Козел-то! Ну, Козел! А я думал, загинул в степи, да и на поди! Фрося-то не дожила. А все поминала, как умирала, баяли, все жалела… Козел! Дивны дела твоя! – Он даже расхохотался.
Козла Федор сначала даже и не признал. На нем было татарское платье, он вырос, страшно загорел, борода торчала во все стороны, и только по глазам было видать прежнего друга.
Они неловко обнялись, поцеловались. От Козла густо пахло пивом.
– Ну, покажись! Дай погляжу! А, Федюха, Федюха же! Грикшу не признаю! Важный стал, а ты все такой, пес! – Он хлопнул Федора изо всей силы по спине.
– Параська-то где у вас?
– Давно замужем! В Угличе.
– Мужик-то подходящий?
– Да так себе, по торговому делу… Дети? Как не быть!
– А ты со своей…
Федор предостерегающе нахмурился. Феня вошла.
– Вота женка моя!
Козел неловко поздоровался.
– Нет, Федька, Федюха! А ты тоже загордился! Хоромы срубил! Ну, а Прохорчонок? Погиб? А Яша?
– Был в Весках, а куда-то не то подался, не то угнали… Потерял я его.
– Не бережешь друзей!
– Да тут сами-то едва голов не потеряли… Скажи, где был?
– Спроси лучше, где не был! Я и в ясах был, и в Болгарии, и с Ногаем на угров ходил, и за Железные ворота, и в Кафу, и в Синей Орде, и в полоне в мунгальском побывал, у кагана самого! Китайцев, чинов ентих, как тебя сейчас видел… Меня уже князь к себе вызывал! Иван Митрич! Я ему про китайцев сказывал, как у них царь первый землю пашет, и все такое, и про мунгалов, и про Орду. Он книги знает, как и ты, Грикша! Да ты еще того и не прочел, что он!
Козел задавался чуток после разговора с князем. А Федор слушал, глядел с радостным удивлением и все не мог понять, как это из проныристого востролицего паренька вымахал такой… Уж не Козел, а Козлище, раздавшийся вширь, с этой лезущей во все стороны соломенной, отчаянно выгоревшей бородой, и белыми бровями, и каким-то степным прищуром бесстыжих глаз.
– Ты, поди, сам-то там обесерменился! – подзудил Грикша. – Кумыс научился пить да конину жрать!
Козел вдруг обиделся:
– Вы меня не можете понять! Ты, Грикша, сам, как я, поживи! Я в колодках по степи! Земля, как камень. Вота сапоги сыму, пальцев нет, отмерзли! Вота! – У Козла брызнули пьяные слезы. – Домой пришел…
Федор, успокаивая, притиснул друга, обнял, налил ему ячменного пива. Козел, вздрагивая, пил.
– Кумыс! Жрать там нечего, падаль едят! Всякую! Послед у кобылы и тот съедят. В летнее время сварят вот по столь – и все. А проса, того и в Каракоруме не достать, наши пухнут с голоду! У их, знашь… Знашь, что такое джут?.. И все! И помирай! Тут зажрешь… Кумыс! Ты его пил ли, кумыс?
– Такой гадости…
– То-то, и не говори! А половцы, когда бежали от татар в Крым, дак жрали друг друга, живые мертвых! Как собаки зубами трупы разрывали! Они по четыре дня могут не есть – и воюют! Вы тут ничего не видели, не знаете! А коли хочешь, там кумыс не пить, и околеть можно запросто!
– Ну, мы тоже кое-что знаем! – протянул Грикша раздумчиво, без обиды на Козла.
– Все ж у нас сытей, выходит? – удивился Федор. Ему, не бывавшему в Орде, казалось, что татары только и знают, что трескают конину от зари до вечера и запивают кумысом да иноземным вином.
– Соколов они мастера натаскивать, ловчих! – сказал Федор, чтобы сбить Козла с обидного разговору. Но Козел уже завелся, не остановить:
– Соколов? А ты их держал? Что ты понимаешь в соколах? – спрашивал Козел, навалившись локтями на столешницу. – Нет? Что ж говоришь про соколов?!
– Да оставь, Козел, ладно! Не злись! Сказывай дальше!
Кое-как успокоили. Пьяный Козел сбивался, повторял одно и то ж, говорил то про Синюю Орду, то про Каракорум, то перескакивал на бесермен-бухарцев.
– …Мунгалки от прочих… У их бокка, такая шапочка на голове, тут вверх, а там шире…
– А здесь таких и нет!
– А здесь и мунгалов-то мало! Ханы да знать, а то все местные…
– Самих мунгалов, стало, в Орде и нет?
– Половцы, да буртасы, да та же вяда, булгары…
– Дивно, при старых князьях били мы их!
– Смекай! – строго сказал Грикша. – Каков пастух, таково и стадо!
– А чего будет? – спрашивал Федор. – В Орде, слышь, нестроения, Ногай одолеет али кто?
– Кто? – Козел помедлил, улыбаясь хитро-пьяно: – Тохта! Вота кто!
– И не Телебуга даже?
– Тохта! – твердо повторил Козел.
– Выходит, как там аукнется, так тут откликнется? Не весело. И без вины станешь виноват!
– Тебе бы Митрию князю сказать надоть!
– Без нас знают!
– Иван отцу передаст!
– Эх! – Козел, уже вконец запьяневший, утопил в пиве рукав. – Эх! – Он медленно размазывал пиво по столу. – Помнишь, Федька, как мы плыть хотели, князь Митрия спасать… Эх! – Он заплакал вдруг крупными слезами, мотая головой. – Ты не смотри, я… Глаза слезятся у меня!