Млава Красная
Шрифт:
– Кого ж туда погонишь-то? – усомнился Сажнев. – Своей властью?
– Есть у меня один, граф Богунов…
– Тот, что пушки привёз? Малый боевой, хоть и гусар, и граф.
– Будет тебе, Григорий. Не все графы со князьями годятся лишь мадеру пить и кляузы сочинять… А малый и впрямь боевой, но руку ему проткнули, не боец. В гошпитале его не удержали, сбежал. Вот и думаю, нечего ему тут делать. Пусть лучше мой рапорт отвезёт.
– А доберётся ль до самого министра, хоть и граф? – усомнился Сажнев. – Приватно в смысле?
– Доберётся, доберётся, –
– Ну, то ваши дела, гвардионские, – усмехнулся Сажнев. – Я в Анассеополе если кого и знаю, так содержателей добрых капказских харчевен да одну справную вдовушку. Давай лучше спать пойдём. Ночь хоть и длинна, а вставать рано, если хотим фон Пламмета сразу за Млавой догнать.
Млавская бригада, числом выходившая уже побольше обычной дивизии, тронулась задолго до света. В не вовремя сыскавшийся штаб корпуса поскакал гонец с сочинённым Вяземским по всей форме донесением, а сам Росский вместе с подошедшим уже глубокой ночью конноартиллерийским полком выступил к границе, широко разбросав по сторонам чуткие казачьи дозоры.
Горбоносый полковник Менихов сдержал слово – его донцы нашли пруссаков. Как и предполагал Росский, «чёрные волки» со товарищи отступали обратно в Ливонию, отступали в полном порядке, несмотря на дороги, совершенно обернувшиеся грязевыми реками, не бросив и единого зарядного ящика.
Оправдалось и другое предчувствие Росского – фон Пламмет и впрямь оставил на восточном берегу несколько сотен конных. Русские колонны несколько раз обстреливались из засад, причём стрелявшие выбирали прежде всего офицеров и артиллеристов. С «чёрными волками» сшиблись уланы полковника Страха, после нескольких коротких, но кровавых сабельных рубок отбросив баварцев далеко от дороги.
С рассветом казаки Менихова принесли весть, что ливонский берег Млавы пуст и покинут.
– Своими глазами видели, вашбродь, – утираясь, говорил мокрый, словно выдра, урядник. – До берега добежали, на ту сторону сплавали, в самом фольварке побывали; пустота! И жители все убегли…
– Смотри, казаче, чтобы карманы у тебя и твоих не шибко оттопырились после такого «бывания», – строго сдвинул брови Росский.
– Как можно, вашбродь! – ухмыльнулся урядник. – Мы приказы знаем. За всё взятое платить надобно, да только кому ж там платить, коль все убегли?..
– А и молодцы, если знаете. Докуда ж дошли? Как далеко за фольварк?
– Три версты, не меньше. Никого нет.
– И вдоль дороги прошлись? По зарослям?
– Вестимо, вашбродь. Я, господин полковник, на линии тоже повоевал, помню, как горцы засады устраивали. Никого там нет.
– Слыхали, господа? – обернулся Росский к своему импровизированному штабу – Миша Вяземский, командиры полков да Сажнев. – Что скажете, Менихов? Можно вашим казакам верить?
– Верить можно, – отрывисто кивнул донец. – Одного боюсь – что фон Пламмет засады от дороги заранее отвёл, а потом обратно придвинет. Знает же, что мы слепо вперёд не полезем.
– Верно. Я тоже боюсь, только другого… Значит, берег никак не укреплён?
– Никак нет, ваше высокоблагородие, – бойко отрапортовал урядник. – Так, по малости – тут завал, там завал, но это они, похоже, давно уже сложили. Не в последние ночи.
– Так я и думал, – пробормотал гвардионец. – Что ж, делать нечего. Идём к Пламмету на зубок его на прусский, поглядим, авось сломается.
– Авось? – поднял бровь Княжевич.
– Сломается, – рыкнул Сажнев. – Как и под Заячьими Ушами.
Мост через разлившуюся Млаву, как и предполагал Григорий, был взорван вдругорядь – с истинно немецкой основательностью. Заряды заложили в сами опоры, и теперь над бурлящей водой виднелись только обугленные, почерневшие огрызки, словно пеньки сгнивших клыков.
Стрелки Сажнева лишь зло ворчали да осеняли себя крестным знамением, вновь оказавшись в знакомых местах. То тут, то там попадались трупы – своих. Немцы вынесли тела погибших соотечественников, оставив русских на поживу лесному зверью.
Помогали донцы – мёртвых сносили всех вместе, отец Герасим с признавшими его главенство «шемширским» да «желынским» батюшками бродили с синодиками, тщательно переписывая с год тому как введённых «смертных» медальонов имена преставившихся.
Не таясь, рубили деревья, ладили переправу, артиллеристы ругались с володимерцами, мол, по вашим жердям, кроме вас, разве что кошка перейдёт, да и то, пожалуй, свалится – а как нам пушки тянуть?!
Сажнев, не веря пустоте и молчанию раз обманувшего берега, расставил своих штуцерных, казаки целой сотней переправились на ту сторону, ещё раз обшарили фольварк, отыскали брошенный прусский бивуак – верно, тот самый, что видел и сам Сажнев в достопамятном поиске, – и нигде ничего.
Воинство фон Пламмета, видать, спешило сильно. Не попыталось зацепиться за млавский берег, ушло глубже в ливонские владения.
– Поистине, как сквозь землю провалились – иначе ему и деваться-то некуда! – бурчал Вяземский. – Про таких даже не скажешь «на небо взлетели», нечего таким на небеси делать, на пушечный выстрел небось не подпустят!
– Будет тебе, Миша, шутки шутить. Сам ведь знаешь – казачки на три версты проверяли, а фон наш отошёл на четыре, – усмехнулся Фёдор Сигизмундович. Начальник штаба только хмыкнул. Неизвестности он не терпел.
Уже на той стороне Росского нагнал взмыленный порученец его превосходительства генерала Тяглова-Голубицина, командира Четвёртой пехотной дивизии: его сыскавшееся превосходительство зело ругался на гвардионское самоуправство, «без спросу взявшее» два полка его дивизии, «не дожидаясь полного сосредоточения сил».
Командиры двух «украденных» полков угрюмо читали адресованные им самим послания.
– Что ж делать теперь, Фёдор Сигизмундович? – невесело осведомился Семченков. – Говорил же я вам. Надо было ожидать начальственных указаний. Вот и нажили себе неприятностей. Его превосходительство прямой приказ прислали. Неподчинение…