Млава Красная
Шрифт:
Конечно, думал посол, меж Бережным дворцом и вознесённым Иоганном Жуайё накопилось немало всякого. В политике, как и везде, разбитое соседом вчера яйцо служит оправданием ощипанной сегодня соседской курицы, что, в свою очередь, даст соседу повод завтра потребовать поросёнка, так что уже не понять, с каких времён надо начинать мериться обидами.
Пруссия мечтает стать королевством всех немцев, Российской Державе, имеющей свой интерес в германских княжествах ещё со времён Северной войны, эти амбиции не нравятся. Мало того, впервые об объединении Германии вслух заявил не
Соответственно, во всех последних «рейнских» конфликтах между Пруссией и держащей на сворке германскую мелкоту Австрией Россия поддерживает Австрию; кроме того, в Анассеополе просто не желают усиления Пруссии как таковой… Как и в Вене, но австриякам сильная Россия нужна ещё меньше, особенно в собственном славянском подбрюшье. Ну а Лондону чем хуже на континенте, тем лучше. Нет, воевать англичане не станут, зачем? Они просто доставили фон Пламмета с его кондоттой из Испании в Ливонию и ждут, когда русские перейдут Млаву, как они и грозились.
А Кайзерштрассе? Что, там тоже обрадуются, если пруссаки, а чёртов Герберт, как его ни называй, был и останется прусским генералом, столкнутся лбом с русским корпусом? Что они там задумали? Или, по выражению Янгалычева, «белены объелись»? Сейчас Шуленберг как никогда хорошо понимал эту пословицу и мысленно уже готовился к мерзким новостям и отставке.
Проклятие, ну почему его василеосское величество столь упорно не желает строительства в Анассеополе станции электрического телеграфа? Приходится слать сообщения в Ревель. Курьерское судно, конечно, ходит каждый день, но…
Голова кругом от этаких мыслей.
Фон Шуленберг откинулся на спинку высокого кресла. Хоть дух перевести…
Светлая, весенняя мелодия ворвалась в невесёлые мысли, как врываются в тёмную занавешенную комнату солнечные зайчики.
Урсула. Играет, открыв все двери… Значит, ждёт, надеется, что он оставит свои «отвратительные депеши» и выйдет, но сил хватает только сидеть и слушать. «Венские грёзы». Память молодости, свадебного путешествия, ещё не ставшей любовью влюблённости… Музыка звучит. Правая рука ведёт мелодию – красивую, радостную, юную, левая, на басах, отвечает неизменными аккордами; так судьба сопровождает наши чаяния и надежды. Раз-два-три… Раз-два-три… Старый добрый венский вальс. Качаются ветви каштанов, качается на рессорах элегантная коляска, граф и графиня фон Шуленберг едут зеленеющим Пратером. Молодые, счастливые, принадлежащие друг другу и пронизывающему мир вальсу… Это было, было, было…
Пруссак и берлинец до мозга костей, легкомысленность Вены граф Александер одобрял не всегда. Но теперь, весенним днём, ясным и уже по-летнему тёплым, в открытой коляске по широкой аллее, когда можно послать к воронам все дипломатические выверты и ухищрения, – до чего ж хорошо!
Однако знаменитый и хорошо знакомый парк казался сейчас совершенно иным. Нет, и музыка играет в отдалении, и хватает прогуливающейся публики – вот только почему так много смуглых османов? И откуда здесь, на Пратере, завелись бесчисленные лавки и лавчонки тех же османов, торгующих зеленью и ещё какой-то ерундой? Разве им здесь место?
И причём возле каждого лотка османы просто роились. Безо всякого дела, просто стояли, болтали о чём-то своём, поминутно с презрением сплёвывая. Одетые по большей части бедно, глядели они тем не менее презрительно и гордо.
И все они носили ножи. Небольшие, недлинные – но ножи.
Что такое? Что тут случилось?
А гуляющие венцы нервно отводили глаза и – не иначе как с испугом! – обходили по дуге тесно стоящие османские группки.
И тут граф вспомнил – ведь именно так, как австрияки сейчас, глядели на своих победителей французы в покорённом Париже: униженно-заискивающе. А победителем сейчас был каждый из этих османов. Пусть бедно одетых, пусть стоящих за жалкими лотками – но в глазах у них была настоящая гордость. Гордость победившего войска.
И висели ножи на османских поясах.
Поражённый непонятным и неприятным зрелищем, Шуленберг не сразу понял, что коляска катится сама по себе! Пустота меж оглобель, никого в хомутах, и кучер тоже куда-то канул. А коляска мчит, набирает скорость, без лошадей, без паровой трубы! Граф резко обернулся. Урсула исчезла, но в сошедшей с ума коляске он сидел не один. Своего соседа Александер узнал сразу, хотя не видел его лица ни раньше, ни теперь. Это он в тёмном мундире непонятно какой страны бродил под пленёнными знамёнами в зале русских побед.
Осторожный, знакомый стук. Откуда? Не с неба же! А к османам прибавились ещё и арапы… Один, как две капли воды похожий на того, что отворяет двери в Бережном дворце, но одетый как лорд Грили, заступил дорогу и знакомо скрестил руки на груди. Буонапарте! Так вот кто захватил Вену, вернулся с новым воинством своим и захватил!..
Вместо положенной дипломату шпаги на боку висит гусарская сабля с непонятным вензелем. Чьим?! Неважно, главное – у тебя есть оружие, и ты знаешь, что с ним делать!
– Ваша милость… Господин граф!
Фон Шуленберг рывком выпрямился в кресле, утирая взмокший лоб.
– Я занят! – раздражённо крикнул он в закрытую дверь. Тьфу, приснится же такое! Вот ведь чушь какая… доктора точно нашли бы нервическое утомление, прописав длительное морское путешествие или, по крайней мере, воды в Киршбадене.
Воды, воды… какие уж тут воды.
– Ваша милость, господин граф!
Это Мартин. Старый верный Мартин, ещё отцовский лакей, объехавший с «молодым графом Александером» все европейские столицы, куда забрасывала дипломатическая служба.
– Что такое? – Недовольство ещё не прошло, но обрушивать его на преданного слугу не стоило. Посол поднялся, отпер дверь.
– Срочная депеша, – поклонился старик. – Депеша вашей милости.
«Депеша?» – про себя удивился Шуленберг. Сейчас вечер. Почтовое судно приходит днём и уходит обратно в Ревель ранним утром, сегодняшняя корреспонденция уже прибыла. Ничему новому было просто неоткуда появиться!
– Откуда?
– Курьер из Ревеля, – причмокивая бледными старческими губами, пояснил Мартин. – Особым кораблём прибыл.