Млечный Путь, 2012 №02
Шрифт:
Эри поклонилась и подняла взор на короля, сидевшего мрачнее тучи. Она его не боялась.
– Я была в доме моего отца в Мает Скене и увидела из окна серебряный корабль, немалый на вид, вставший у берега, но доподлинно я его не разглядела — будто рябь была в воздухе поверх него.
– Защитные чары, - сказали, кивнув, филиды.
– С корабля сошел на землю прекрасный воин. До самых плеч спадали его золотистые волосы, и одет был он как мужчина, который ищет жену. Платье его было расшито золотой нитью, а рубаха - золотыми узорами. Золотая пряжка была у него на груди, и от нее исходило сияние
– Настал ли час, когда можем мы соединиться?
– Не было у нас уговора, - сказала я на то.
– Иди без уговора, - сказал тот человек, и то стало нашим уговором по согласию.
Когда же поднялся он, собираясь идти на свой корабль, зарыдала я от того, что юноши Племен Богини Дану напрасно домогались меня, а этот овладел мной, и теперь лишь его я желала. И тогда он дал мне золотое кольцо и велел не продавать его и не дарить никому, кроме того, кому оно станет впору. И спросила я тогда его имя, и сказал он, что зовут его Элатха.
Филиды вновь переглянулись: имя это было им знакомо.
– И обещал он, что после нашей встречи я рожу сына, и не иначе он будет наречен, как Эохайд Брес, Эохайд Прекрасный. Все, что ни есть прекрасного в Ирландии, долину или крепость, пиво или факел, мужчину, женщину или лошадь, будут сравнивать с этим мальчиком, так что станут говорить: это Брес. Вот мой сын, перед вами.
– Элатха, - не шевеля губами, произнес Дагда так, что услышал только Диан Кехт. — Один из великих королей фоморов сам прибыл сеять, стало быть. Подсуетился.
– Теперь же, женщина, расскажи, что чудесного в твоем сыне.
– Сын мой, о Туата, в первую неделю вырос как за две, в первый же год — на два года, и сейчас ему семь лет, но вы перед собою видите отрока, готового к ратной работе и брачному ложу.
– Кто же подтвердит, что это тот самый ребенок?
– Все живущие в доме моего отца подтвердят это, как подтвердят названные мною сроки. Чудесный дар моего сына — вдвое умножать все живое и растущее, весь и всяческий приплод. Решайте сами, Туата, годится ли он вам в короли.
В зале поднялся немыслимый шум.
– Исход предрешен, - шепнул Дагда Диан Кехту.
– Пацан обещает удвоение ВВП — всего и всяческого приплода. Чего еще желать стране во дни мира? Народ его захочет.
– Твоя креатура?
– Ну… Да, я сговорил его со своей дочерью Бригит.
На устах Диан Кехта появилась сардоническая усмешка.
– Я вижу, не один Элатха тут подсуетился. Ты стоял подле этого трона, хочешь стоять и у нового?
– Сам-то ты не сговорил ли своего сына Кияна с дочерью Великого Балора?
Диан Кехт досадливо отмахнулся:
– Эти сами сговорились. Великий Балор рвет и мечет: ему напророчили, что падет он от руки внука от этой дочери, так что можешь себе представить, насколько он в деле.
– Ну что ж, выходит, что не мы одни запускаем в мир предсказания. У них тоже есть филиды. В любом случае, если мы не упустили шанса
Шум внезапно стих, словно бушующее море залили маслом. Это Нуаду поднялся на ноги, и встал он сам, без помощи чьей-либо руки.
– Я Нуаду Аргетлау, Среброрукий, - он вытянул перед собой руку, на которую Туата и боялись смотреть, и глаз отвести не могли, и голос его рокотал как гром, как в старые добрые времена, и был он выше всех и больше всех в этом зале, - по закону Племен богини Дану, каковой закон выше короля, уступаю по доброй воле свое место и свое право Бресу, сыну Элатхи, ибо это то, чего желает мой народ.
– Я устал, - добавил он. — Я ухожу.
В присутствии всего народа Туата Брес был коронован на склоне холма перед Тарой, и Дагда, будущий тесть, возложил на него королевские гейсы. Отказать в гостеприимстве не мог теперь Эохайд Брес и отказаться от предложенного ему, что бы то ни было. Также передал Брес своему народу семь заложников из своего рода, чтобы народ не терпел ущерба от правления своего короля.
Взамен народ готов был предложить своему новому королю дары, ибо до тех пор их новый король не владел никакой собственностью. И пожелал король, стоявший на склоне холма вместе со своей матерью, новую крепость для себя, а из стад Туата всех коров с бурыми пятнами.
Все свободные Туата погнали свои стада в Тару, чтобы слуги Бреса отобрали для него коров с бурыми пятнами: зеленые холмы огласились щелканьем бичей и ревом скота, и криками, и лаем пастушьих собак. А подле ворот зажжены были два огромных костра, и горели они день и ночь, дым застилал скотный двор, и всякая проходившая меж ними корова, какой бы масти она ни была, появлялась перед слугами Бреса с бурыми подпалинами на боках.
Новый король смотрел на мать и счастливо, по-детски улыбался. И когда отбор был завершен, у народа Туата вовсе не осталось собственности.
В оставленном дворце Нуаду пусто и тихо, лишь одноглазый привратник по привычке сторожит у дверей. Искалеченный король не выходит, он как будто погребен заживо. Тишина кажется ему могильной. Никто не слышит его приказов, да ему и нечего приказать. Он никому не нужен.
Диан Кехт не в счет. Тот приходит к этой руке и к нагноившейся ране под нею. Диан Кехт не наполнит жизнью этот чертог. С ним даже не выпьешь.
Никто не ходит к нему, кроме мужчины и девушки. Девушка молчит и держится в стороне, разбирает лечебные травы, а мужчина занимается его рукой, и покуда делает это — рассказывает новости. Голос его журчит спокойно, как ручей по песчаному руслу, и король впитывает влагу, точно тот песок.
Мужчина, Миах, говорит, будто король не бывает бывшим. Миах утверждает, что может все изменить. Вернуть королю королевство, власть, самое жизнь. Вернуть ему руку. В доказательство его слов шуршит среди тронных занавесей привратник, которому приживили кошачий глаз. Привратник подстерегает мышь. Но король, разумеется, не хочет, чтобы ему приделали собачью лапу или руку раба. И по его королевскому желанию в ларце доставлена его отсеченная рука — очищенная от тленной плоти и почти столь же страшная, как его теперешняя серебряная.