Млечный Путь, 2012 № 03 (3)
Шрифт:
Когда стало понятно, что всё пошло не так, было уже слишком поздно. Покалывание в коже, всегда сопровождавшее Переход, вдруг усилилось, став неприятным и болезненным. Юан попытался броситься назад, но Переход уже начался, и за спиной, как и повсюду вокруг, пульсировала гудящая тьма. Пьяная эйфория сменилась нарастающим ужасом. В тело вонзились мириады невидимых игл, и боль на мгновение стала столь нестерпимой, что почтмейстер завизжал. Уши заполнил кошмарный перезвон множества бубенцов. Рухнув, он судорожно дёргался в вязкой, плотной черноте, теряя рассудок от боли, всепоглощающего страха и…
И всё закончилось. Юан лежал на чём-то мягком и холодном. В ушах звенело. Ледяной ветер обжигал кожу, с воем унося прочь остатки пьяной мути. Первый вдох вызвал приступ кашля, настолько холодным был воздух. Открыв глаза, Юан подумал, что от боли, должно быть, ослеп: тьма вокруг была абсолютной. Он поднес ладонь к лицу, помахал ею перед глазами и почувствовал облегчение, уловив едва заметное
Тенебрия.
Населённое чудовищами царство мрака, продуваемое ледяными ветрами, никогда не видевшее света. Мир истинного, всепоглощающего кошмара, куда, по легендам, отправлялись после смерти души грешников. «Обитель Теней» из проповедей ирийских Отцов Веры…
Юан упёрся лбом в какой-то крупный, гладкий на ощупь камень, присев на корточки, привалился к нему спиной и тяжело вздохнул. Тело ныло, его выворачивало наизнанку; ноги сводили судороги от холода. Но все физические муки были ничем в сравнении с бездной отчаяния, в которую погружался почтмейстер. Это конец, и лучше бы ему умереть от холода. Нагат был единственным человеком в их колонии, кому удалось побывать в Тенебрии и вернуться. Совершенно рехнувшийся, он просто вывалился спустя сутки из той же Потерны, в которую вошёл, пошатываясь, днем раньше, чтобы навестить какой-то эвтерпийский бордель. Нагат, слывший с тех пор Полоумным Нагатом, пугалом для детворы и назидательным примером вреда пьянства для подростков, постоянно что-то бормотал о чудищах, живущих в тенебрийской тьме… Юан, как и другие колонисты, не слишком вслушивался в бормотания бедняги, волочившегося по Главной Улице в грязном пальто посреди лета… Пока сам не оказался в этой тьме. И теперь он чувствовал: там действительно что-то есть. Что-то живое и злое. Стуча зубами, он попытался забыться, думая о доме, о Тейре, но липкая темнота, казалось, проникла даже в его мысли, залив их чернотой и не позволяя ни на чём сосредоточиться.
Впрочем, холод делал своё дело. Постепенно зубы перестали стучать, а боль притупилась и пропала. Накатывала сонливость. Юан знал, что умирает от переохлаждения, и эта мысль несла умиротворение… Но вот его ухо уловило какой-то хруст в темноте справа, и дремотное ожидание смерти сменилось животным страхом. Снова хруст. Это шаги. Шаги чего-то огромного…
Словно в подтверждение его догадки из темноты раздался рёв такой силы, что в сравнении с издавшим его существом взрослый бомаш мог показаться блохой. Рёв раздался совсем близко. Кровь застыла в жилах Юана, и он почувствовал, как между ног расползается тёплое влажное пятно. Бежать. Бежать! Но тело словно примерзло к камню, а ноги превратились в ледяные колонны. Из глубины груди поднимался вопль, наконец прорезавшийся и разорвавший тишину вокруг. Ответом ему стал вой ветра и рёв твари, скрывающейся в темноте и почуявшей добычу.
Загребая руками песок, Юан бросился бежать, оступился, рухнул; лодыжку пронзила боль. Почтмейстер вскочил и вновь побежал во тьму, хромая и истошно визжа. Страх гнал вперёд, заставляя забыть о жуткой боли в ноге. Из тьмы за спиной слышался топот существа, бросившегося вдогонку. Тварь настигала его. Интересно, каким будет конец? Кто-то говорил о всей жизни, мелькающей перед глазами за миг до смерти… Но Юан видел только тьму и чувствовал лишь страх…
Мимо его лица промелькнула летевшая навстречу вспышка пламени. Рухнув, Юан перевернулся на спину и успел увидеть, как брошенное кем-то горящее копье вонзилось в его преследователя. Вспышка на мгновение осветила омерзительно белую, в розоватых прожилках кровяных сосудов кожу, усеянную множеством отростков, напоминающих щупальца… Тошнотворная исполинская тварь испустила вопль боли и удивления, но Юан почти не слышал его: он наконец-то лишился чувств, ощутив за миг до блаженного забвения, как чьи-то руки подхватили его и поволокли в темноту.
Всё было в порядке. Он не мог встать с постели, мог лишь смотреть по сторонам, но всё было хорошо: их дом, суетящиеся на полу роботы-уборщики… Запах соли, как на Эвтерпе… Вдруг на него полились струи дождя, и он увидел её лицо… Над ним склонилась Тейра… Лицо и комната стали расплываться в потоках дождя, словно нарисованные акварелью, а смуглое лицо Тейры бледнело и превращалось в жуткую маску…
Юан вскрикнул: маска стала лицом… ужасным лицом призрака, мертвенно-бледным, худым, с острыми чертам и прищуренными жуткими блеклыми глазами без зрачков, в которых отражалось пляшущее пламя… Сердце бешено колотилось, но бледное лицо оставалось бесстрастным, и почтмейстер постепенно успокоился, а затем, присмотревшись, с облегчением понял, что перед ним человек, пусть и невероятно бледный и наверняка практически слепой. Должно быть, это следствие жизни во мраке, в вечной холодной тьме этого Ада… Стоило подумать о Тенебрии, как бурным мутным потоком хлынули воспоминания: Эвтерпа, бар, Потерна… чудовище, бегство во тьме, горящее копье…
Вместе
О происхождении этих людей красноречиво говорили не только рисунки и письмена, покрывавшие стены их жилища, почти неотличимые от множества аналогичных изображений на Фронтирии. Сами их лица, пусть и лишившиеся свойственной предкам смуглости, были до крайности схожи с искажёнными злобой мордами статуй кровожадных дикарей из Музея Колонизации на Фронтирии. Юан ожидал прилива страха и отчаяния, но вместо них пришли лишь апатия, усталость и безразличие. Должно быть, мстительный Бог этих сумасбродов-проповедников с Ирия решил воздать ему за все его грехи и лишь для того спас от одного из инфернальных порождений тенебрийского мрака, чтобы он стал добычей безжалостных убийц и садистов, чьих предков когда-то сослали с Фронтирии в эту преисподнюю. Должно быть, время в Тенебрии текло быстрее, ведь всего за двадцать фронтирских лет бывшие степные кочевники почти лишились пигментации кожи и зрения, ненужных здесь, во тьме. Но свою звериную жестокость они уж наверняка не утратили. Скорее, наоборот: здесь она лишь закалилась и окрепла. Интересно, с чего они начнут? К ним наверняка нечасто попадают виновники их пребывания в этом ночном кошмаре, и уж на нём они отыграются сполна. По рассказам отца, тетоны обладали обширнейшим арсеналом пыток. Когда Юан достаточно подрос, чтобы слушать рассказы старожилов о злодеяниях дикарей, отец поведал ему, как однажды он с другими скаутами попал в засаду. Окружённые, они засели на холме и вынуждены были весь день, до самой темноты, слушать вопли своего пленённого товарища, которого эти изуверы освежевали живьем. Отец говорил, что крики несчастного с тех пор часто слышались ему по ночам, а потом он просыпался, дрожа, с застрявшим в глотке воплем. А ещё они наверняка сожрут его. Уж если и на Фронтирии, посреди неисчислимых стад мобашей, эти выродки не брезговали человечиной, то уж здесь, в Тенебрии…
Склонившийся над ним дикарь что-то едва слышно залепетал, повернувшись к двум другим. Тихие звуки, слетавшие с его сухих, сморщенных губ, походили на шелест опадающих листьев. Юан видел, как задвигались губы женщины, но она говорила слишком тихо. Тетон исчез из поля зрения. Почтмейстер попытался привстать, но, застонав, рухнул обратно. В глазах потемнело, к горлу подступила тошнота. Он был слишком истощён, да и сумей он сбежать, куда бы он направился? Там, во тьме, он наверняка станет закуской чего-то вроде той твари с щупальцами… А принять смерть от рук пусть и примитивных, но людей, это всё же лучшая участь. Почтмейстер почувствовал, как его поволокли куда-то в темноту, и закрыл глаза. Будь что будет, и к чертям всё остальное.
Его опять начала опутывать паутина бредовых видений, когда относительное тепло дикарского логова сменилось леденящей стужей и безумным воем ветра. Измученное сознание вновь прояснилось, но лишь для того, чтобы обострить боль, тошноту и страх ожидания смерти. Спину сквозь волокушу то и дело царапали острые камни, и Юан жалобно постанывал. Впереди похрюкивал волочивший его тетон, а отовсюду вокруг, из воя ветра, до почтмейстера то и дело доносился какой-то рёв, слышались причмокивания и хруст. Каждый из этих звуков вызывал в памяти то нечто, с бледной в розовых прожилках кожей, покрытой тошнотворными отростками… Юан был уверен, что, предстань эта тварь перед ним целиком, рассудок тотчас покинул бы его. Но и то, что он успел разглядеть в свете брошенного тетоном копья, заставляло его вздрагивать от ужаса. Тенебрия не была мертва, но её кошмарная тошнотворная жизнь была куда страшнее смерти. Быть может, тетон собирался скормить его чудищам? Вдруг они их почитают как богов… Но стоило ли тогда его спасать? Или он всё же станет ужином? Но тогда зачем тащить его прочь от своего «дома»… Что ж, скоро всё прояснится, думал Юан. Бесконечная усталость лежала на нём тяжеленным валуном, и смерть казалась величайшим благом. Не было сил даже рассмеяться над глупой смехотворной цепочкой идиотских событий, приведших его к такому печальному концу.