Млечный Путь, 2012 № 03 (3)
Шрифт:
Патриарх замолчал, и они оба еще немного постояли вместе, глядя на далёкие, залитые светом холмы. А потом Патриарх пошел в одну сторону, а Юан — в другую. И никто из них не оглядывался.
Захлопнув за собой дверь, Юан посмотрел на комнату. Исчезли лишь осколки разбитого стакана, а в остальном всё выглядело прежним. Но на самом деле всё было другим. Здесь, там, повсюду вокруг всё теперь было иным и прежним уже не станет. Бросив взгляд на мобашьи черепа и рамку с отцовской цитатой между ними, Юан задрожал от ярости, и, схватив со стола вазу, что есть мочи запустил ею в эти ненавистные буквы, хранящие слова этого жалкого мёртвого лжеца. Звон, грохот, разбитая рамка. Разум не контролирует тело, папаша. Он
Усевшись на диван, почтмейстер уставился на осколки. Стеклышки на полу ярко блестели, совсем как тогда, в то утро, миллиарды лет назад. Тейра тихо села рядом. Чёрная птица на её коже была спокойной и печальной. Запустив уборщиков, Тейра положила голову на плечо мужа, и они стали смотреть на мелкие суетящиеся механизмы, бесшумно удаляющие с ковра осколки. Удаляющие без следа, словно их никогда и не было. Юан провел пальцем по руке жены, словно рисуя какой-то узор. Она не сразу поняла, а когда поняла, удивленно посмотрела на него.
— Откуда ты это узнал?
Юан слабо улыбнулся.
— А что это значит?
Тейра взяла его за руку, на которой ещё остались шрамы от острых камней Тенебрии.
— «Милосердие». На языке тетонов этот символ означает «Милосердие».
Юан смотрел на жену, и его мысли вдруг очистились и растаяли, оставив лишь это слово, трепещущее и живое. «Милосердие».
— Так откуда ты это узнал?
Собравшись с мыслями, Юан начал рассказывать. И задолго до окончания его рассказа из глаз жены полились слёзы.
Несмотря на ранний час, людей собралось много и наверняка ещё больше наблюдало трансляцию. В медвежьих углах Вселенной, подобных этому, редко случаются массовые сборища. Толпа негромко гудела, внимая речам Патриарха и глазея на мощные бульдозеры, застывшие у подножия древних изваяний, словно псы в ожидании команды «фас». Тетонские божества взирали на технику безразлично, словно и не такое повидали на своём веку. Патриарх завершал свою речь.
— Граждане Фронтирии! Сейчас вы увидите человека, подтверждающего известный всем факт: Фронтирия — планета героев! Этот человек побывал в пучине Ада, встретил там чудовищ, но не убоялся их! Как не убоялся он и нелюдей, когда-то обитавших здесь, на Фронтирии, но от чудовищ отличных лишь обманчивым внешним сходством с людьми! Этот герой вернулся к нам практически с того света, и сейчас вы услышите его историю из первых уст! Юан, поднимайся к микрофону!
Вскарабкавшись на трибуну, Юан встал рядом с Патриархом. Тот даже не посмотрел на него, взгляд стальных глаз был устремлён вдаль. Юан тоже посмотрел на бескрайние заснеженные равнины, простиравшиеся от холмов до самого моря. Он смотрел на аккуратные прямоугольники огражденных участков, постепенно вгрызающихся в опустевшие степи, еще совсем недавно кормившие бесчисленные стада мобашей. Юан смотрел на свой городок, маленький, но растущий, с крепкими жилами плотно застроенных улочек. Он разглядывал море людей, стоящих перед ним, восторженные лица детей, с открытыми ртами, сидевших на плечах родителей. И жаждущие глаза новоприбывших, ступивших из Потерны на эту землю с надеждой на лучшую жизнь. Он смотрел на них, и запутанный узел правды и лжи, сплетённый в его мыслях, вдруг исчез, уступив место слову. Одному тетонскому слову, в котором крылся ключ ко всему. И, прошептав его про себя, Юан подошёл к микрофону.
Эдвард МИТЧЕЛЛ
(1852–1927)
ТАХИПОМПА
Математическая демонстрация
Перевод с английского: Михаил Максаков
Нет ничего загадочного в том, что профессор Серд меня недолюбливал. В нашей математической группе я был единственным плохим математиком. Каждое утро пожилой джентльмен с энтузиазмом устремлялся в аудиторию,
Так что отношения профессора математики и группы юниоров Полипского университета складывались вполне безоблачно. Каждый из семидесяти студентов представлялся ученому мужу логарифмом вероятного Лапласа, Штурма или Ньютона. Перед ним стояла восхитительная задача — вести их по чудесным равнинам конических секций вперемежку с тихими водами интегрального исчисления. Строго говоря, особых проблем у него не возникало. Ему требовалось только направлять своих подопечных, исправлять их ошибки, поднимать к новым высотам — и блестящие результаты на экзаменах были гарантированы.
Только я один доставлял ему беспокойство и сбивал с толку, как неизвестная величина, которая случайно вкралась в работу и серьезно угрожает точности его расчетов. Жалко было смотреть на почтенного математика, когда он умолял меня не так категорично отвергать прецеденты в использовании котангенсов или, чуть не плача, убеждал, что пренебрегать ординатами чрезвычайно опасно. Но все впустую. Множество теорем после записи на доске так и оставались у меня на манжетах, не доходя до головы. Никогда и никому еще не удавалось расходовать столько брусков мела с таким ничтожным результатом. И поэтому Том Фернис-второй в оценке профессора Серда представлял собой полный ноль. Моя безалгебраическая персона вызывала у него настоящий ужас. Я часто замечал, что профессор обходит меня седьмой дорогой, только бы не столкнуться лишний раз с человеком, у которого в душе не нашлось места для математики.
Ферниса-второго никогда не приглашали в дом профессора Серда. Семьдесят человек из нашей группы поочередно блаженствовали, сидя вокруг чайного столика своего наставника. Семьдесят первый не имел представления об очаровании этого совершенного эллипса с парными кустами фуксий и герани, красующимися точно в двух его фокусах.
К большому несчастью, такая дискриминация являлась для меня серьезным потрясением. Не то чтобы я так уж сильно жаждал попробовать один из сегментов прославленного лимонного пирога, которые вдохновенно пекла миссис Серд. Не то чтобы меня так уж привлекали сфероидальные сливы ее вкуснейшего варенья. Не то чтобы я так уж горел желанием услышать полные искрометного юмора застольные речи профессора, целиком посвященные биномам, и насладиться его забавными толкованиями мудреных парадоксов. Причина таилась в другом. У профессора Серда была дочь. Двадцать лет назад он создал житейскую теорему, предложив нынешней миссис С. выйти за него замуж. Через достаточно короткий срок он добавил к теореме и небольшое следствие. Этим следствием стала девочка.
Абсцисса Серд обладала такой же совершенной симметрией, как и круг, нарисованный некогда Джотто для папы римского, и была так же безупречна, как и математика, которую преподавал ее отец. И однажды, когда пришла весна, чтобы извлечь корни промерзших деревьев из зимней спячки, я в это следствие влюбился. Вскоре у меня появились все основания убедиться, что и следствие не осталось ко мне безразличным.
Умудренный читатель, конечно, уже заметил наличие почти всех элементов вполне упорядоченной завязки. Мы представили героиню и возможного героя, а также, в соответствии с наиболее испытанной моделью, сконструировали недружелюбного папашу. Не хватает только движущей силы, так сказать, "deus ex machina"[1]. С чувством глубокого удовлетворения могу обещать по этой линии абсолютную новинку: такой "deus ex machina" еще никогда не представал перед публикой.