Млечный Путь: Рассвет Башни Мрака
Шрифт:
Но сейчас Джон чувствовал другое. Это не было похоже на счастье или радость. Это были боль, потерянность и странное жжение в спине.
Его тело катилось по песку. Кто-то тянул его за ноги. Но Джон не мог сопротивляться. Силы были растрачены. Из последних сил он пошевелил веками и немного приподнял их. В представшей перед ним размытой картинке Джон не мог отличать что-либо. Его продолжали тянуть по песку, который уже нежно гладил оголившуюся спину.
Остановились. Его ноги опустили на землю. Джон присмотрелся в человека, таскающего его. Всеми усилиями он попытался разглядеть своего спасителя. И на
А может Наби был прав, и это действительно душа Джона таскала его тело за собой, не в силах выбраться из этой оболочки?
Может. Но веки Джона тяжелели. Силы покинули его. Он снова слился с мраком.
6
Нью-Йорк. Тюрьма Норт-Энд. 2215 год. 23 июля. 20:29.
В квадратной комнате небольших размеров и с серыми стенами, на одноместной койке лежал Джон. Он мирно лежал, всматриваясь во всё такой же серый потолок. Джон пытался освободить свой разум от всех мыслей. С тех пор, как он вышел из комы и привстал перед судом, он смирился с тем, что ему уже никогда не увидеть, как свою оставшуюся вдалеке родину, так и своих давно ушедших в иной мир друзей.
В первые дни после выхода из комы он не понимал, зачем его держат в нью-йоркской больнице, почему его не несут на расстрел, как вражеского шпиона? Но потом, со временем, Джон осознал, что никто так и не раскрыл его личность. Никто так и не догадался, что этот темнокожий солдат на самом деле родился не в каком-нибудь штате Нью-Йорка, а за десятки тысяч километров – на континенте, где проходила война, в недосягаемой глуши и богом покинутой деревушке. Никто так и не раскрыл его прошлое и не узнал, что Джон Стюарт – это всего-то липовое имя, которое он взял себе по прибытию в Северную Америку с единственной миссией – стать своим среди чужих.
Нет, его не судили за то, что он годами передавал данные лидийским силовикам, ни за многочисленные саботажи, ни за шпионаж и даже ни за уничтожение базы Шестого пехотного полка, которого здесь в Нью-Йорке уже успели прозвать “героическим”. Эти идиоты никогда бы не раскрыли его так проработанную и засекреченную личность.
Нет, его судили за то, что он нарушил устав и во время вражеского наступления не взялся выполнять свои обязанности или спасать раненых, а трусливо убежал. Это даже было смешно. Во время суда Джону так и хотелось встать с места и прокричать: “Да раскройте же наконец глаза, драть вас за ногу! Никакой я не Джон Стюарт! Я Робер Нгаду-Онуда! Это я убил всех солдат на базе! Я! Я! Я!”.
Но он не сделал этого. Что-то его сдерживало. Что-то отговаривало его так поступить. Тогда Джону казалось, что это дух Джейн отговорил его. Он помнил и её слова: “Ты до последнего вдоха будешь сражаться за права и свободу слабых и беззащитных!”. Может для него было уготовано нечто другое? Может дух Джейн берёг его для чего-то более значимого?
А может Джон хотел в это верить и надеяться, что, хотя бы душа Джейн не отправилась в небосвод к другим, а осталась с ним.
Наказание за побег с поля боя в военное время было жестоким. Джону грозила смертная казнь. Но как же он удивился, когда услышал вердикт судьи. “Вы лишаетесь всех своих воинских званий и наград! – гремел суровый голос старика в чёрной мантии. – Вас с позором выгоняют из армии. За несоблюдение устава и отлучение от своего поста, за трусливый побег Вы проговариваетесь к смертной казни. Но учитывая ваши заслуги перед страной и вчерашний приказ правительства № 2043/54А относительно служащих на фронте, Ваш окончательный приговор – заморозка на 102 года с последующей казнью, и возможностью повторного пересмотра дела через 77 лет!”.
“Может через 77 лет его дело снова рассмотрят и уже выпустят на свободу? – задавался вопросом Джон. – Очень даже может!”.
Джон знал, что Джейн будет с ним. А значит и жизнь будет иметь хоть какой-то смысл.
До приведения приговора в исполнение оставалось 4 месяца. Джон лежал на койке и, как обычно, размышлял о жизни и смерти, о мире духов, где ему уготовано место, когда вдруг лазерные решётки отключились и, с провожающим надзирателем, к камере подошёл молодой парень японско-китайского происхождения.
Джон не двинулся с места. Лишь бросил взгляд в их сторону.
Надзиратель снял с рук заключённого наручники и начал монотонным голосом говорить.
– Заключённый СИ-780234, это Ваша камера. Отныне оставшееся время до приведения приговора в исполнение Вы проведёте здесь. Любого рода ссоры и драки с сокамерником, а также сексуальные действия строго запрещены и приведут к жестокому наказанию! К любому из надзирателей обращаться на “Сэр”! После отключения света в отсеке, соблюдать тишину! Всё ясно?
Заключённый, молча слушая надзирателя, в конце кивнул головой и сделал шаг внутрь камеры.
– Вот и отлично!
Лазерная решётка за спиной новоприбывшего заключённого снова включилась, немного напугав парня. Он стоял на месте и смотрел на койку перед ним. В левом углу находилась свободная койка, а на правой стороне камеры койка была занята большим темнокожим заключённым, вид которого пугал новоприбывшего.
Лидийский некогда секретный агент читал этот страх в глазах застывшего парня.
– Не бойся! Я не кусаюсь, – Джон повернулся к стенке, чтобы лишить себя этого испуганного взгляда.
Свет в отсеке отключился. Настало время сна. Новенький стоял в полумраке и испуганно смотрел по сторонам. Наконец он пошёл к свободной койке и уселся там. Он смотрел на спину Джона и в страхе размышлял: “Кто мой сокамерник? А вдруг он маньяк? Вдруг он убьёт меня ночью? А что, если он задушит меня? А что, если изнасилует? А что, если…” и эти если продолжались до тех пор, пока ему самому не надоело гадать, и он лёг, сразу же заснув.
А Джон продолжал смотреть на серую стену и думать о Джейн.
Утром нового заключённого разбудили странные звуки. Тяжело открыв глаза, он обнаружил Джона, отжимающегося на полу. Парень смотрел на потное, мускулистое тело Джона, которое сияло под искусственными солнечными лучами, падающих с виртуального окна и освещающих пространство в комнате. Джон продолжал пугать его всё больше и больше.
Лазерные решётки отключились, и Джон перестал отжиматься. Он встал на ноги и молча пошёл в уборный отсек камеры, чтобы помыться. Новенького даже возмущало то безразличие, которым наделил его Джон.