Млечный путь

Меретуков Вионор

Это я вычитал в одной очень полезной книжице, которую случайно углядел на столе Бутыльской. Если подмешать в чай, говорилось в ней, три грамма таких грибочков, высушенных и в порошок истолченных, и выпить это снадобье, то спустя примерно час возникнет непреодолимое стремление выпрыгнуть из окна. Справиться с этим невозможно.

А что, если подмешать десять граммов, подумалось мне. А если двадцать — для верности?

Я потратил несколько выходных, чтобы найти этот «Колпак свободы».

Из соображений конспирации я каждый раз переодевался в офицерский полушубок из нестриженой овчины, а на голову нахлобучивал лохматую казачью папаху. Полушубок достался мне от деда, страстного любителя подледного

лова, и поэтому даже спустя десятилетия от полушубка воняло рыбой. Ноги грели оленьи унты, тоже дедовские. Обрядившись во все это, я подошел к зеркалу. Вид у меня был ослепительный: ни дать ни взять отважный покоритель Арктики. Я повернулся к зеркалу боком. А так — чистый махновец. Я себе очень понравился. Наверно, я хорошо буду смотреться в овощных рядах, среди горок квашеной капусты и пирамид из соленых огурцов.

«Колпак свободы». Интересно, какой болван его так назвал? Более несуразное сочетание слов трудно вообразить. Свобода ассоциируется с волей, вольтерьянством, независимостью, необозримыми просторами, прериями, бескрайними пампасами, с известной статуей, наконец. А колпак?.. Колпак — он и есть колпак.

Я побывал на «Птичке», затем расширил круг поисков — пришлось выезжать за пределы Московской области. И наконец в недрах овощного рынка в городишке Грибунине набрел на местного специалиста по галлюциногенным грибам, страдающего тяжким похмельем. По сходной цене приобрел пакетик. Кстати, у «Колпака свободы» был довольно приятный запах, напоминающий аромат спелой дыни.

— Товарец высшей пробы-с, — сообщил мне специалист и, подмигнув, добавил: — Лучшее средство против страха высоты.

Специалист по грибам взирал на мое меховое великолепие с завистью. Сам он дрожал от холода в рваной кацавейке.

— Есть свежее мумиё, — прошелестел он лиловыми губами. — А также гуано. Интересуетесь?

— Верьте ему больше! Гуано! — смеялись бабы. — Гуано из-под козла…

Видно, бабы не очень-то привечали специалиста, и ему приходилось здесь не сладко. Неожиданно я проникся к нему сочувствием. Захотелось как-то сверх уплаты отблагодарить его. Я снял с головы папаху. Протянул ему. Во мне изредка просыпается нечто, что можно с известной натяжкой назвать благородным порывом. Но в данном случае ничего благородного в моих действиях не было, потому что папаха тоже пованивала рыбой.

…И вот настал час расплаты.

Незаметно подсыпать порошок в коробочку с «Серебряными иглами» было просто: обе секретарши Пищика, словно сговорившись, заболели гриппом, а отхожее место по известным резонам Филя посещал с завидной регулярностью, подолгу оставляя кабинет без присмотра.

Я с удовлетворением отметил: коли Пищика с такой сумасшедшей скоростью понесло к подоконнику, значит, все сделано правильно, и чашу с «Колпаком свободы», перемешанным с «Серебряными иглами», он испил до дна.

Таким образом, Пищик стал моей второй жертвой. Я подвел итоги. Два дня — два трупа. Отличная, прямо-таки урожайная результативность! Я самодовольно потер руки, похвалив себя за оперативность и чистую работу.

Павел Петрович говорил: убийство должно быть красивым. По-моему, я и Пищик, каждый по-своему, хорошо справились с задачей. Хотя Филя и не парил, как легкокрылая чайка над морскими просторами, а прозаично шмякнулся оземь, на мой взгляд, выполнил он все идеально, быстро и даже с претензией на театральность — чего стоит его прощальное «аллилуйя».

Я же, не замарав рук, реализовал все аккуратненько и с поразившим меня самого проворством.

О своей роли в трагической гибели Пищика Корытникову я ничего не скажу. Корытникова это не касается. Не его это собачье дело. И потом, почему я по каждому ничтожному

поводу должен бежать с докладом к своему наставнику? Тоже мне событие — смерть какого-то вонючки! Да Пищика давно надо было спровадить на тот свет!

Впрочем, все это мелочи, о которых и говорить-то не стоило. Все меркло при упоительно сладостном воспоминании о миллионе в мешке, с коим я не далее как позавчера шествовал по улицам предновогодней Москвы. Дело в том… дело в том, что Корытников ошибался: Генрих Цинкельштейн, хоть и был фальшивомонетчиком, держал дома не поддельные, а самые настоящие доллары. Я проверил их подлинность в банкомате, взяв несколько купюр наугад. Впрочем, я мог этого и не делать, пахли они так, как полагается пахнуть деньгам, и этот ни с чем не сравнимый запах не перепутать ни с каким другим. Мой истосковавшийся по деньгам нос не мог ошибиться. Делиться с Корытниковым я не собирался.

Теперь оставалось решить, что мне делать с этим миллионом. Я мог пойти на некоторые траты. Можно было переехать на новую квартиру. Можно было взять напрокат крейсерскую яхту и рвануть с грудастой блондинкой на Азорские острова. Можно было заказать годовой абонемент в ложу бенуара Большого театра. Можно было арендовать небольшой реактивный самолет. Можно было вставить в нос золотую серьгу. Или купить часы с брильянтами. Можно было запастись спичками, мылом и солью на всю оставшуюся жизнь. Можно было нанять слугу. Можно было заказать белый смокинг с кровавым шелковым подбоем. Или выписать на дом пляшущую звезду эстрады. Выбор был достаточно широк. Для начала я решил приобрести домкрат, а со временем прикупить к нему автомобиль. Спешка в таких делах излишня. Я всегда отличался если не прижимистостью, то разумной бережливостью. Я никогда не транжирил деньги, да и как было транжирить жалкую зарплату? И, разумеется, не копил, потому что копить было нечего. Но я приберегал. Что позволяло мне, всегда считавшему каждую копейку, изредка водить любовниц в рестораны. Но в голове постоянно гвоздем торчала мысль, а сколько дней осталось до зарплаты. Это было унизительно. День за днем годы жизни почти в нищете утекали с безнадежной неотвратимостью, моя единственная бесценная жизнь десятилетиями сливалась в сточную канаву. Бедность, будь она проклята, я был сыт ею по горло. Как никто я знал, что деньги — это не только отчеканенная свобода, но и капризы, пространство… Имея деньги, легко переносить нищету.

Отныне все будет иначе. И еще, прочно став на преступный путь, я решил, что так и останусь шутником, чего бы это мне ни стоило. Хотя бы этим я буду отличаться от большинства уголовников, которые, в общем-то, шутить не любят.

…Я чувствовал себя превосходно. Но все же ощущение счастья не было полным: черная зависть вскипала во мне, стоило только подумать об удачливых экспроприаторах двухсот (!) миллионов фунтов стерлингов, о которых ищейкам Скотленд-Ярда пока было известно, что на похитителях были адмиральские мундиры. Как учил меня наставник? «Будешь мелочиться и тырить батоны, сядешь по полной. Исхитришься украсть миллионы, будешь жить как у Христа за пазухой». Это я усвоил крепко-накрепко. Миллион был началом, он лишь разбередил мое корыстолюбие.

Глава 7

Не прошло и получаса, как в редакции появилась группа криминалистов. Возглавлял ее высокий худощавый мужчина, выглядевший не совсем обычно, если не сказать странно: на нем были синие брюки с красными лампасами и ярко-желтая куртка «Адидас». Сухое лицо представителя закона оживляли забавные усы-стрелки и кардинальская бородка клинышком.

— Ну, вредители, признавайтесь, кто из вас ухайдакал Пищика? — выкрикнул он, злобно топорща усы.