Млечный путь
Шрифт:
С одним из служащих банка, смуглолицым усачом, больше похожим на уроженца Апеннин, чем на типичного скандинава, следуем к лифту. Спускаемся на пятый подземный этаж. Идем по нескончаемо длинному, слабо освещенному коридору. Каблуки постукивают по зеркальным плиткам. Усач почтительно молчит и смотрит в сторону. От него исходит сильный аромат дезодоранта и сладких духов. На тонких губах несмываемый след корректной улыбки. Останавливаемся у массивной двери. Служащий проделывает какие-то манипуляции с замком. Щелчок, дверь
Проходим в хранилище. Служащий вставляет ключ в одну из двух замочных скважин ячейки и неслышно уходит. Я остаюсь в хранилище один на один с сокровищами.
Глава 22
— Итак, сегодня раннее утро 29-го июля, — слышу я глуховатый голос Корытникова.
Корытников уже полчаса околачивается у меня в номере. Я еще не вставал. Я лежу поперек кровати в костюме, но без туфель. Шею сдавливает перекрученный и свернутый набок галстук. Голова гудит, словно в ней закипает чайник, а сердце замерло — по всей вероятности, прислушиваясь к шагам старушки с косой.
— Место пребывания: Швеция, город Стокгольм, «Гранд-Отель», апартаменты типа «сьют де люкс» с видом на Архипелаг… — продолжает он монотонно.
Я с трудом поворачиваю голову, вижу окно с дождевыми потеками на стекле.
— Будет врать-то, — говорю я еле слышно. — Какой уж тут вид. Да еще — на Архипелаг. И вида-то никакого нет, только нескончаемый дождь… Непогода, — я отвернулся и закрыл глаза. — И самолеты, наверно, не летают. А если и летают, то подвергают смертельной опасности тысячи доверчивых пассажиров. Проклятый капитализм!
Корытников сидит в кресле у окна. Поддерживая указательным пальцем съезжающие на нос очки, он принимается читать выдержки из туристического проспекта:
— Город Стокгольм расположен на 14 островах, занимает площадь шесть с половиной квадратных километров, население полтора миллиона человек, агломерация Большого Стокгольма образует самостоятельную административную единицу. Недалеко от города расположен международный аэропорт Арланда, куда, кстати, нам сегодня никак нельзя опаздывать. Имеется метрополитен. Развиты машиностроение, радиоэлектронная, полиграфическая и пищевая промышленность. Основан в 1252 году. С конца 13 века постоянная резиденция шведского короля…
— Поди ж ты, короля!
— Кстати, нехорошо ты себя вчера вел, Илюшенька. Да и позавчера тоже. Напился, как…
— Как кто?..
— Как свинья.
— Ну, так уж прямо как свинья! Впрочем, очень может быть. Поверишь ли, у меня было такое гнусное настроение… Хотелось напиться, забыться. Вчера я понял всю мелочную тщету жизни и пустячность человеческих устремлений. Дешевка всё это, дорогой Паша Петрович, все эти драгоценности, миллионы, миллиарды. А что касается моего поведения… Так им и надо — этим зажравшимся скандинавам,
— Вот именно, что не лаптем. Ты вчера такое отмочил! Пытался с метрдотеля сорвать подтяжки.
— Удалось?
— Нет, он отбился. Потом ты зеркало в туалете разбил, на толчке уснуть пытался …
— И?.. — я открыл один глаз.
— Ты ведь не только с метрдотелем, ты ведь еще и официантку за зебры щупал.
— Официантку, говоришь?.. Она что, хороша собой?
— Страшнее не бывает.
— Тогда с какой это стати я её щупал?
— Это тебя надо спросить…
— Попрошу не грубить! Знал бы ты, как мне плохо!
— Мы находимся в одной из цитаделей европейских ценностей и толерантности, и такие недемократические фокусы здесь не в почете. Тебя чуть в полицию не забрали. Откуда в тебе это?..
Я задумался. Действительно, откуда?
— Вероятно, — высказал я предположение, — это тлетворное влияние золотого тельца. А дальше что?
— Ты что, совсем ни черта не помнишь?
— Как не помню?! Лангусты в белом вине, «Мартель» стаканами, я вроде пел что-то, типа песни.
Корытников осуждающе покрутил головой и продолжил чтение:
— Основан, значит, Стокгольм в 1252 году…
— Это я уже слышал…
— Зоопарк…
— Зоопарк? Что — зоопарк?
— Ну, стокгольмский зоопарк. Там дикие звери… Зоопарк — это место, где содержат в неволе зверей, — раздраженно пояснил он и уточнил: — Диких зверей…
— Господи, понятное дело, не домашних! Дальше!
— Королевский оперный театр, Этнографический музей, романо-готические церкви Сторчюрка и Риддархольмчюрка…
— Как-как?..
— Риддархольмчюрка, — без запинки отрапортовал Корытников.
— Должен тебе заметить, что в твоем исполнении шведский язык звучит как турецкий.
Я с невероятным с трудом, помогая себе руками, приподнимаюсь на кровати. Сдираю с себя одежду. Остаюсь в носках и трусах.
— Мать честная! Когда же это кончится? — сокрушаюсь я. Я пытаюсь что-то рассмотреть за окном, но, кроме водяных потеков на стекле, не вижу ничего. — Ты смотри, второй день льет. А еще Европа называется… Будто мы не в Стокгольме, а в Индии во время сезона дождей.
— Третий…
— Что — третий?
— Третий день, говорю, идёт дождь. И мы не в Индии, а в Стокгольме. И нам надо сегодня отсюда деру давать: засиделись.
Я, охая и причитая, встаю с постели и подхожу к окну. Дождь за окном, как по мановению волшебной палочки, прекращается.
— То-то же, — с удовлетворением констатирую я, — стоило восстать с постели неизвестному русскому писателю, как стихия утихомирилась.
— Утихомирилась, утихомирилась… — соглашается Корытников и накидывает мне на плечи махровый халат.