Млечный путь
Шрифт:
— Значит ли это, что смерть продавщицы лишь предлог?
Он недовольно скривил губы.
— Меня ценят еще и за то, что все мои подозрения всегда — подчеркну, всегда! — находят подтверждение. Я ни разу не ошибся!
— Прими мои поздравления! Кстати, расскажи, как это тебе удалось пролезть в генералы? Надеюсь, все честно — за взятку?
Он не обиделся:
— Повезло выстрелить в нужном месте и в нужное время.
— И кого ж ты убил?
— Председателя следственного комитета.
Я отшатнулся.
— И ты занял его место?!
— На
— И что это была за реплика?
— Я предложил на воротах всех тюрем написать «Добро пожаловать!». Председателю комитета это страшно понравилось, и он сказал со смехом: этот подполковник меня просто убил.
— Ну, ты и проныра!
— Как ты разговариваешь с генералом! Поддай лучше!
Я налил в ковшик воды и плеснул на камни. Лицо Фокина на миг исчезло в облаке пара.
— Ты, как все гнилые гуманитарии, — прокряхтел он, выныривая из облака, — любишь мыслить абстрактно, называя такой способ мышления аналитическим. Вот и обмозгуй хорошенько, что сейчас услышишь. Пока свои подозрения я держу под замком. Никакой служебной документации не ведется. Все хранится вот здесь, — он хлопнул себя ладонью по лбу. — И я буду держать это здесь до тех пор, пока ты не поумнеешь и не перестанешь играть со мной в кошки-мышки. Но мое терпение не беспредельно.
Его взгляд как бы случайно скользнул по моей груди.
— Что это за ключик такой?
— Да так… ключ от врат счастья, — усмехнулся я.
— Ты ходишь по острию ножа, — он покачал головой.
— Да, хожу. И буду ходить и впредь, — сказал я твердо.
Он опять покачал головой.
— Хороший ключик. Он мне нравится. Отдал бы ты мне его. Тебе было бы спокойней.
Ах, знает, знает проклятый Фокин что-то про этот ключик!
— Не принесет он тебе ничего, кроме неприятностей… — добавил он тихо и даже с оттенком легкой грусти.
Мне надоело это хождение вокруг да около, и я переменил тему:
— Как ты узнал, что я живу в Мушероновке? Может, по твоему приказу убили несчастную продавщицу, чтобы у тебя был повод случайно наткнуться на меня?
Лева хмыкнул.
— Простое совпадение. Ты лучше скажи, зачем скрываешься, от кого?
— Я ни от кого не скрываюсь! — с вызовом сказал я.
— Да брось ты! А теперь вернемся к делу. Прямо у тебя под носом укокошили продавщицу. Может, — он усмехнулся, — может, это ты ее?..
— Я уже жалею, что заманил тебя в баню. Продавщицу я не мог укокошить из соображений сугубо прагматических: она держала магазин, в котором я почти каждый день отоваривался. Теперь твои молодцы наверняка его опечатают, и неизвестно, когда он заработает вновь. Ближайший же сельмаг находится… я даже не знаю, где он находится. Придется собирать манатки. И потом, продавщица мне нравилась, такая симпатичная толстушка.
— Вокруг тебя непрестанно кого-то
Он врал, и врал бездарно. Какая эксгумация, если Пищика кремировали?! Мы поднялись и вышли из парной. Фокин остановился у зеркала. Красный, с горящими пронзительно-синими глазами, он был очень похож на черта.
— Ну и рожа! Неужели это я? Кстати, недавно был убит Бублик. Открутили ему голову. А потом еще и ухо оттяпали.
— Какой еще, к черту, Бублик?! — закричал я.
— Бублик, милейший человек с преступным прошлым!
— Не знаю никакого Бублика.
— Убили Бублика, владельца замка под Можайском. Убийц поймали. Это деревенские мужики. Один — молотобоец, совершенно спившийся тип, другой — бывший взрывотехник. Тоже, естественно, спившийся. Думаю, ими кто-то руководил.
Я искоса посмотрел на Фокина. Может, он ими и руководил. Какая-то во всем его поведении проскальзывала фальшь, неуловимая игра, притворство. Я твердо сказал:
— Не знаю ни Бублика, ни взрывотехника, ни молотобойца, ни их гипотетического руководителя. В Можайске отродясь не был.
— Повторяю, ты притягиваешь убийства как магнит. Вот и Дима Брагин…
— Ничего и никого я не притягиваю. Может, просто их время приспело…
— Время?! — возмутился Лева. — И Диме, и Бублику не было и сорока! Дело в том, что уже после того, как эти два живодера, взрывотехник и молотобоец, покинули место преступления, замок посетил некий странный тип, который был облачен в адмиральский мундир, подозрительно похожий на тот, в котором ты отплясывал камаринского в новогоднюю ночь. И потом эти камушки…
— Камаринского, помнится, отплясывал ты. Это — во-первых. А во-вторых, какие еще камушки?
— Камушки преступник вкладывает себе в рот для изменения голоса. Очень интересная примета. А Библии этот безбожник помещает в сейфы… шутник! И такая вот деталь, он открывает Библии на «Плачах Иеремии». Эстетствующий безбожник, мать его… Спрашивается, зачем он все это делает? Любит позабавиться? Рассчитывает на аплодисменты?
— Лева, зачем ты мне все это рассказываешь? У меня нет ни сейфов, ни камушков, ни Библии. И я не безбожник! Я в бога верую! Смотри! — я истово перекрестился.
— Богохульник! Несостоявшийся убийца несчастного Цинкельштейна был облачен в шубу Деда Мороза, — продолжал мучить меня Фокин. — Ты тоже всегда любил пошутить. Опять же камушек во рту…
— Ты повторяешься. А фамилию Цинкельштейн, кажется, где-то слышал. Камни же в рот отродясь не брал…
— Точно в такой же шубе щеголял один из бывших возлюбленных несравненной Тамары Владимировны, некто Коварский.
— Я бы на твоем месте законопатил Коварского в Сибирь.
— За что?
— За то, что он был возлюбленным Тамары Владимировны.