Мне – 65
Шрифт:
Недолгие размышления привели к открытию, что рассказы я пытался писать по тому же принципу, что и юморески. То есть яркий неожиданный сюжет и хлесткая концовка. Персонажи едва названы по именам. Так же, как в анекдотах, которые я сочинял охотнее всего.
Когда это сообразил, дело пошло лучше. Даже в коротком рассказе должен быть образ, а также хотя бы скелет характера персонажа. Это в дополнение к тому, что уже присутствует в короткой юмореске: новая тема, неожиданные повороты, хлесткая концовка.
Потом, когда осваивал повесть, то ко всем этим обязательным моментам пришлось добавить более тщательную проработку
И вот так, в неудачах обвиняя себя, а не редактора, я добрался до романов, которые тоже пошли очень хорошо.
Со своими рассказами, юморесками и анекдотами публиковался по всему Советскому Союзу. Везде, кроме родного Харькова. Почему? Ну представьте, вот я вхожу в редакцию… В то доакселерационное время мой рост считался огромным, и многие спрашивали: почему не выступаю в баскетболе? Так вот, глядя на здоровенного мускулистого парня, любой редакторишко морщится и спрашивает: а что вы кончали, какой вуз, был ли там литературный или хотя бы филологический факультет? Ну как такому сказать, что вышибли за тупость и драки из 8-го класса? И на том образование кончилось? А так: написал, положил в конверт, послюнявил края и отнес к почтовому ящику. Результат: несколько сот публикаций по всему Советскому Союзу плюс постоянные передачи по «Маяку» и Всесоюзному радио.
Первая книга, «Человек, изменивший мир», вышла 100-тысячным тиражом в «Б-ке советской фантастики», Москва, «Молодая гвардия». Тоже отослал по почте, там прочли и сразу же отправили в печать. На тот момент я был самым молодым фантастом в СССР, у которого вышла книга в этой избранной серии.
Но переводили ее много раз за рубежом вовсе не за молодость автора.
В детстве мы все играли в английский футбол. И все называли кого хавбеком, кого центрфорвардом, кого голкипером, кричали: «В офсайде!», «Корнер!», «Аут!», а уже много лет спустя то ли вышло какое-то постановление, то ли еще почему, но английский футбол стали называть просто футболом, как французскую булку – городской, а все понятные и привычное слова, как корнер или хавбек, заменили неуклюжими и очень длинными русскими.
Это повторялось со всеми заимствованиями, так точно раньше были английский бокс и китайский, но английский постепенно стал просто боксом, а китайский исчез вообще.
Доходило до курьезов: уже совсем в недавнее время в Россию, нет, еще в СССР, завезли такую диковинку, как джунгарские хомячки. Эти карликовые зверюшки вошли в моду: их держать легко, они неприхотливы, а наблюдать за ними интересно.
И вот однажды мои дети, вернувшись из зоологического музея, рассказывают мне с горящими от возбуждения глазами:
– А мы там видели такого хомяка, такого хомячищу, что просто таких не бывает!.. Вот такой огромадный! Ты не поверишь, в самом деле вот такой!.. Нет, даже еще больше!
Ну
Ленин сказал: «Коммунизм – это Советская власть, плюс электрификация всей страны», но Хрущев, который лезет во все щели и к каждой бочке затычка, дал свое определение: мол, коммунизм – это полная химизация всей страны.
И началась эта химизация, от которой всех трясло. Мы знали до этого, что химия – удел одиночек, чудаков-ученых в закрытых институтах, откуда если что и выходит, то для себя же, в смысле для государства, а нас никогда не коснется, но тут нас всех накрыло этой ядовитой волной…
Слово «химия» стало писаться с большой буквы, ударными темпами строятся заводы по производству химических удобрений, в массовом количестве появились ядовитые удобрения, которые убивали всех-всех насекомых, и в продаже впервые появились не червивые яблоки.
Правда, осторожные люди по-прежнему предпочитают покупать только червивые, это гарантия, что яблоко не отравлено ядами, а червяка можно аккуратно вырезать ножом и выбросить, зато сам не отравишься, однако большинство населения такие вот румяные, налитые соком яблоки покупают с энтузиазмом.
Появились новые сорта яблок, груш, слив, из вишен сперва появилась шпанка, так называли испанскую вишню, а потом и вовсе привезли неведомую экзотическую черешню, особый сорт вишен: крупные, сладкие, совершенно без раздражающей кислоты, с большим количеством мякоти. Забегая вперед скажу, что постепенно черешни практически полностью вытеснили привычные вишни. Теперь уже вишни воспринимаются как экзотика, а черешня – привычное блюдо.
Ежедневно идут ликующие репортажи, как с самолетов опыляют огромные площади, и от этого опыления гибнут все вредители сельского хозяйства. Строятся все новые заводы по изготовлению химических удобрений, к ним прокладываются новые железнодорожные ветки, потом оттуда в села и деревни идут эшелоны с химикатами.
На всех станциях уже высятся горы этих химикалий, которые не успели вовремя вывезти, и теперь все это превратилось в камень. Отдают под суд председателей колхозов, что берут эти химикалии, раз уж сверху заставляют, но тайком сваливают в овраги. Поля покрывали таким количеством химикатов: одни – для урожайности, другие – убивающие сорняки и насекомых, что достаточно одного дождя, чтобы в соседних реках погибала вся рыба и вообще гибло все живое.
В быт вошли слова «гербициды» и «пестициды». Одни убивают вредные растения, другие – насекомых. В том числе и пчел, что пробуют собирать мед, дуры.
А в Антарктиде уже появились пингвины, насквозь пропитанные дустом. Как известно, он нерастворим, из организма не выводится, а только накапливается, пока не задерешь лапти кверху. И через тысячи лет будет убивать и убивать, а потом еще убивать.
Но, конечно, не Хрущев на самом деле виноват, хотя это привычно связывается с его именем: просто тогда еще никто не знал минусов любой химии, а уж поголовной и тотальной химизации – так и вовсе. Во всем мире была эйфория и всеобщее ликование, надежды, что всесильная химия разом решит все проблемы.