Мне – 65
Шрифт:
Кроме того, люди старшего поколения хорошо помнят бесконечные километры перфолент, похожие на увеличенные фото или кинопленки с их неизменными дырочками по краям, чтобы можно было цеплять зубчиками и протаскивать, наматывать.
Это в реале, а в быту мы лихо называли эти ЭВМ компьютерами, так это назвал великий Норберт Винер, наш бог тех времен… кто-нибудь знает, кто это? Да, шоуменов и «Тату» вы знаете, уверен… и эти компьютеры так же лихо использовали в фантастике.
Правда, будучи реалистом в фантастике, я никогда не использовал роботов, как, к примеру, и всевозможные «машины времени».
«При мне» – интересное словосочетание, как будто сейчас не «при мне», но так говорят, и я говорю, так вот при мне жили большими семьями в три поколения. Это был один мир со своим определенным мировоззрением, взглядами, привычками, обычаями.
Но при мне же и началось расселение в хрущевки, что привело к переходу в другой мир, абсолютно новый, с другими законами и другой моралью. Нам почему-то кажется, что другой мир должен быть если не инопланетным, то чем-то очень уж необычным, его сразу будет видно, что он чужой, другой. И наступить должен внезапно, это как дубиной по голове, а вот такое плавное перетекание происходит незаметно и как бы не считается.
Но в больших семьях, где бабушки и дедушки, отцы и мамы, а также их дети, это в первую очередь следование определенным традициям, за соблюдением которых ревностно следит старшее и самое старшее поколение. Но как только началось отселение молодых семей, как только они зажили отдельно, как только это стало массовым явлением – сразу же изменился мир.
Первое, что мы тогда сделали, – это порвали старые прочные связи «по крови», по клану, по племени и завязали новые уже по личным предпочтениям. Конечно, эти связи не могут быть такими же прочными, как кровные или племенные, так мы обязаны в любом случае приходить на помощь «своему», а дружба по общности интересов или симпатии рвется так же легко, как и завязывается. Но мы принимали эти условия, никто не стремился к вечной дружбе или вечным привязанностям.
Мир меняется очень быстро, мы хотели меняться вместе с ним. Мы не знали еще, что это мы его меняем так стремительно.
И это из-за нас он стал таким, что в нем не остается места ничего вечному, прочному, неизменному.
Даже не знаю, хорошо это или плохо.
Перед магазином остановился возчик, лошадь привязал к столбу, а сам поднялся по ступенькам в магазин. Я шел мимо с сыном и дочкой, они сразу закричали восторженно:
– Лошадка!.. Живая лошадка!
– Да, – подтвердил я, – лошадка.
– Папа, можно ее погладить?
– Ты не достанешь…
– А можно ей что-нибудь дать?
Я порылся в авоське, вытащил кулек с сахаром, отсыпал чуть-чуть в подставленные детские ладошки. Конь наклонил голову, принюхался, лизнул, как собака, вызвав восторженный визг. Потом начал поедать сахар, а попавшие между пальцами крупинки доставал, с шумом втягивая в себя воздух.
Дети верещали в восторге, как же – огромный живой конь, настоящий конь, а я вспоминал, что совсем недавно на этом же самом месте мы не обращали на коней внимания, а вот за проехавшей полуторкой бежали наперегонки, удивляясь техническому чуду на четырех колесах. Как же, редкость, настоящая машина. Полуторка, а потом вообще трехтонки…
А сейчас, мелькнула мысль, уже не обращаем внимание на стотонные самосвалы. Бывало, пройдет колонна «КрАЗов», «МАЗов», «КамАЗов» – никто и глазом не поведет.
А вот живая лошадь…
Построили метро, самая красивая станция, «Киевская», выходит у нас на Журавлевке. Линия протянулась из старой части города через Журавлевку в район новостройки, там вырос район численностью в шестьсот тысяч человек, нехило.
Так вот, я ехал из центральной части, дождался своей станции, вышел наверх… и расхохотался. Великолепие подземной части – просто сказочный подземный город! – резко контрастирует с тем, что наверху. Пустынная местность, кое-где частные домики, окруженные садами. Одинокая коза бродит неподалеку от входа в метро, куры гребутся в земле, яркий петух носится вокруг, распушив крылья, отгоняет прохожих.
Будучи в технике продвинутым, несмотря на гуманитарность, как сказали бы сейчас, я сам ремонтировал телевизоры, не говоря про утюги или домашнюю электропроводку.
И все время занимался фотографией. Через десяток лет с того дня, как увлекся фотографированием и начал выписывать журнал «Советское фото», где мастера делятся секретами, пришло известие, что создана суперновая технология, что позволяет делать цветные снимки!
Разумеется, я был одним из первых, кто купил пленку для цветных фотографий. С ней оказалось все то же самое, что и с черно-белой, только вместе проявителя и фиксажа еще допроявитель, остановитель и отбеливатель, а температурный режим должен соблюдаться с точностью до одного градуса.
Вода, кстати, для промывки должна быть не выше четырнадцати градусов, что вроде бы начисто отрезает возможность заниматься обработкой пленки летом. Приходилось замораживать в холодильнике лед, а потом с помощью накупленных в аптеке термометров для воды следить за температурой во всех ванночках.
С печатанием цветных снимков тот же процесс, что и с печатанием черно-белых, только в десять раз сложнее, труднее. Плюс необходимо иметь насадки из ста светофильтров, что надеваются на окуляр фотоувеличителя, да еще обязательно делать пробные снимки, чтобы подобрать необходимый цвет.
Для подбора цвета я резал один из кусков фотобумаги и подбирал на кусочках, размером чуть ли не с ноготь. Но и при такой трате почти треть бумаги приходилось расходовать только на первичную корректировку цвета. А дальше знакомый процесс, разве что тарелок уже не четыре, а десять и нельзя промедлить с переносом из одной в другую ни на секунду. И нельзя позволить температуре даже простой воды для промывки повыситься хотя бы на два градуса.
Все чаще мне снятся странные тревожащие сны, где я двигаюсь сквозь пространство… или не двигаюсь, а просто озираю просторы?.. а мимо несутся галактики, проплывают туманности… но даже галактики совсем не такие, как на фотографиях, но я знаю, что это галактики, странные и жуткие… вот нейтронные звезды, а вот системы, где можно бы внедрить жизнь… но как туда дотянуться…
Просыпался в ужасе, холодном поту, сердце колотится бешено. Все существо пронизывал ужас, я только что был чем-то непомерно огромным, всеобъемлющим, сейчас же эта нить оборвалась, и даже осознание испаряется, исчезает, и только чувство сопричастности к вселенским масштабам гаснет медленнее всего….
Отношение к пишущим фантастику в СССР было наплевательское. Это видно по какому-нибудь значимому литературному собранию. На сцене длинный стол с красной скатертью, за которым важно рассаживаются писатели. Во главе стола, ессно, самый главный: пишущий на рабочую тему. Вторым садится «сельский», ведь важная сельскохозяйственная тема уступает только гегемону, рабочему классу. Третьим садится писатель, у которого главная тема – военная. Как о подвигах в Великой Отечественной, так и произведения на тему счастливой службы солдат в современной армии. Четвертым садится автор, который пишет о детях и юношестве.