Мне не больно
Шрифт:
– Да… – ляпнул Чиф и понял, что сказал лишнее. Снова смех:
– Значит, он все-таки жив. Или, по крайней мере, был жив, если успел вам кое-что поведать. Впрочем, извините, я употребил неправильное слово. К нему, к вам, да и ко мне этот глагол не имеет отношения.
– То есть?
Тот, кто назвал себя Всеславом Волковым, не ответил. На минуту-другую он, казалось, забыл о Чифе и Бене. Отвернувшись, он глядел куда-то в сторону, словно надеясь что-то увидеть в густом мраке. Затем, внезапно повернувшись, бросил:
– Отвечайте быстро и без вранья. Первое: что рассказывал вам отец обо мне? Чиф пожал плечами:
– По-моему, вы придаете слишком большое значение своей персоне. Я знаю от отца, что в годы Смуты вы работали в большевистской разведке и имели на него какой-то зуб. Рискну предположить, что именно из-за вас ему пришлось прибыть туда… где он сейчас находится.
Волков дернулся:
– Не спешите с предположениями, Иван Степанович. Это все, что вы знаете?
– Чиф? – Бен красноречиво кивнул на «скрайбер».
Волков никак не реагировал, казалось вновь погрузившись в раздумье. Наконец он поднял голову:
– Значит, вы прибыли сюда не из-за меня. Вы и этот мелкий колдун… вы просто шпионы Семена Богораза?
Чиф вытер со лба внезапно выступившие капли пота. Похоже, об их миссии знала уже вся Столица. Зато его приятель не медлил:
– Господин большевистский офицер! По поводу ^мелкого колдуна» могу сообщить, что меня зовут Бен, я хорошего дворянского рода и полностью к вашим услугам. Если, конечно, вы не предпочтете написать на меня донос говорят, здесь это заменяет дуэли.
– Бен! – шепнул Косухин-младший, но Волков лишь рассмеялся:
– Я не могу принять вашего вызова, господин Бен. Мы не в равных условиях. И не вздумайте в меня стрелять – вам же хуже будет. Кстати, передайте Богоразу, что я помню ту пулю, в церкви Святого Ильи.
– Передам, – вежливо кивнул Бен. – А насчет равных условий – я могу подождать, пока вы сходите за оружием, если забыли его дома.
Волков легко дернул рукой. Бена шатнуло и бросило назад, спиной на прутья ограды. Рука опустилась – молодой человек медленно сполз на землю.
– Мы в неравных условиях, господин Бен, – повторил Волков. – С вашим товарищем – дело другое… Но не хочу… Господин Косухин! В присутствии господина Бена прошу засвидетельствовать перед вашим отцом: я не хочу враждовать с ним и с теми, кто помогает ему. Сегодня я спас ваши жизни, господа. Надеюсь, этим я покрыл свой долг Степану Косухину, передайте ему это! И еще: скажите Богоразу, чтобы не вмешивался в наши дела. В каждом аду свои порядки. Пусть устраивает свой ад по собственному усмотрению, а нам предоставит такое же право.
– Господин Волков! – Чиф пришел в себя и несколько осмелел. – Вы сказали слишком много или слишком мало…
– Я сказал достаточно. Ваше дело – выслушать и передать. Эта история не касается вас прямо, Иван Степанович.
– Кроме одного. Вы намекнули, что я не человек. Это у вас здесь заменяет традиционные оскорбления?
Волков усмехнулся – смех был злым и обидным:
– Вы что, не понимаете? Неужели отец оставил вас в счастливом неведении? Забавно… Один человек падает на брусчатку с переломанными костями и проломленным черепом, затем получает две разрывные пули – в голову и сердце, его закапывают на глазах у всего города, а потом он объявляется как ни в чем не бывало на вашей паршивой планетке. Ну и другой… тоже человек… не боится Непускающей Стены, которая действует даже на чугов, вместо крови имеет черт знает что… Продолжать?
– Будьте любезны, – как можно спокойнее предложил Чиф.
– Ладно. Господин Бен, помогите нам. Вон высокий памятник с крестом. Что вы видите?
Длинная рука указала куда-то влево. Бен пожал плечами, долго всматривался, а затем недоуменно заметил:
– Памятник и вижу. Оградка…
– Благодарю вас. Иван Степанович, взгляните. Чиф послушался. Вначале ничего нельзя было разглядеть, кроме смутного силуэта памятника. Он уже хотел потребовать объяснений, и вдруг темнота сгустилась над могилой, затем как будто лопнул черный занавес, и из мглы медленно проступили три белые фигуры…
– Там… девушка… старик… И какая-то женщина, – растерянно проговорил Чиф. – Они… какие-то белые…
– Вот именно, – буркнул Волков. – Можете с ними пообщаться, если желаете. Если не верите своим глазам, просто обратитесь к хорошему врачу, чтоб сделал вам анализ крови… Прощайте, господа! Идите прямо по аллее, там будет калитка. Вас пропустят.
Чиф наконец оторвал взгляд от белых силуэтов, хотел переспросить, но увидел, что спрашивать некого. Темная аллея была пуста. Тот, кто назвал себя Волковым, исчез, словно сам был призраком, вышедшим из могилы в эту ненастную ночь.
5. ХРАНИТЕЛЬ
В тот день шли долго. Майор надеялся до темноты пересечь Яйлу, чтобы выйти к Чердашу не позже завтрашнего полудня. Правда, дорога оказалась не из приятных. Ровная поверхность Караби обманула: под ногами оказалась скрытая высокой старой травой скала, вся в выбоинах и мелких камнях, норовивших попасть под ноги на каждом шагу. Вскоре пустая равнина сменилась невысокими холмами и пологими впадинами, которые приходилось обходить, чтобы не перебираться через выступавшие сквозь траву каменные гребни. Вдалеке показались темные пятна небольших рощиц, подступавших к дороге. Тут требовалась еще большая осторожность, чтобы не угодить в засаду. Уже стемнело, а маленький отряд продолжал идти, пересекая Караби-Яйлу с юга на север. Карта помогала плохо – дорога время от времени исчезала, раздваивалась, а то и начинала сворачивать в обратную сторону. Подумав, Ерофеев предложил идти просто по компасу, но первые же сотни метров заставили отбросить эту идею: земля под ногами Начала горбиться, ноги то и дело проваливались в скрытые в траве ямы, а однажды шедший первым майор едва не угодил в огромную карстовую промоину.
Уже в полной темноте Ерофеев велел сворачивать к одной из рощ. Невысокие, покрытые черной корой деревья росли настолько густо, что пробраться через них не было никакой возможности. Поэтому палатку поставили на опушке, чуть отойдя и сторону, чтобы огонь не увидели с дороги.
Михаил чувствовал себя усталым и разбитым, даже разговаривать не тянуло. Ерофеев и тот, казалось, утратил свою обычную жизнерадостность и Невесело хмурился, не развеселившись даже после очередного глотка из фляжки. Лишь Гонжабов был все тот же – спокойный, невозмутимый, словно и не прошагавший весь день с тяжелым рюкзаком.