Мне не больно
Шрифт:
– Поймите нас правильно, – подхватил Иваныч, – мы, входящие в руководство ВКП(б), должны проявлять максимум осторожности. Контакт с вами – риск, и мы готовы на этот риск идти. Но дальнейшее – риск уже не для нас, а для тех, кто согласится переселиться на Тускулу. И тут надо избежать любых сомнений.
– В чем вы сомневаетесь? – пожал плечами Чиф. – В том, что я – Иван Косухин?
– В этом-то как раз нет, – усмехнулся Тарек, – вы ведь, так сказать, портрет покойного Степана. Но в этом случае – что мы должны думать? Если товарищ Косухин погиб в двадцать первом…
– Постойте… – Чиф начал понемногу приходить в себя, – почему вы уверены, что тогда, в двадцать первом, мой отец… то есть Степан Косухин, которого вы знали, погиб? Он выполнял особое задание, и его смерть могла быть просто инсценировкой! Он ведь был разведчиком!
Тарек грустно усмехнулся, Иваныч покачал головой».
– В это можно было бы поверить, но есть некоторые факты… Ну, прежде всего… Я уже тогда входил в Политбюро. О гибели Степана Косухина докладывал сам товарищ Дзержинский. Едва ли он стал бы вводить Политбюро в заблуждение. Но это не главное… Извините за такие подробности, товарищ Косухин, но я был на опознании тела. Знаете, до сих пор не могу забыть… Я ведь знал Степана… Это был он.
– Но… может быть, кто-то похожий… – Чифу приходилось читать немало детективов, и память подсказала знакомый ход, который так любили авторы.
– У Степана был свежий шрам на левой щеке. После Кронштадта. Я хорошо это запомнил. И большой шрам на плече. Кажется, на правом…
– Да… – Чиф сглотнул. Шрам на лице у отца почти исчез и появлялся лишь тогда, когда Железный Генри начинал волноваться. А отметина на правом плече – память о боях летом 18-го – и сейчас выглядела пугающе.
– Вот так, товарищ Косухин, – подытожил Иваныч. – Теперь нам надо понять, кто прислал вас, кто предлагает нам помощь? Вы можете нам объяснить?
Отвечать было нечего. Едва ли эти двое говорили неправду. Но что это все должно значить? Даже если его отец, Железный Генри, – – не красный командир Косухин… Но Чиф вспомнил, что и мать, и лорд Бар, и сам Президент Сэм знали отца еще на Земле. Знали именно как Степана Косухина, представителя Сиббюро и командира Рабоче-Крестьянской Красной Армии…
– Я не могу вам ничего объяснить, товарищи… – Чиф чувствовал, что его миссия проваливается с треском, причем по причине, которую менее всего можно было предвидеть. – Но подумайте, если бы я был агентом НКВД, зачем мне придумывать всю эту историю?
– Эх, товарищ Косухин, – усмехнулся Тарек, – «зачем»? Знаете, у меня опыт подполья давний… Пожалуйста, версия первая. Вы действительно сын Степана, но родились, естественно, на Земле, как раз двадцать два года назад. Ежов, зная, что мы ищем контакты с Тускулой, посылает вас к давнему приятелю отца с готовой легендой. А тот вполне мог поверить, что Степан Косухин организовал собственные похороны и отбыл строить социализм на Тускуле. Между прочим, мы бы вам тоже могли поверить, если бы не Иваныч. Он-то знал все подробности… Выдать вторую версию?
– Давайте вторую, – безнадежно произнес Чиф. В голову пришла нелепая мысль показать кое-что из того, чем так гордился Бен, – например, приподнять над столом тяжелую пепельницу, не дотрагиваясь до нее руками. Но Чиф понимал, что таким фокусом он никого не убедит.
– Вот вам вторая… Не хотелось об этом говорить, но если на то пошло… Вы не с Тускулы. А если даже с Тускулы, то и вы, и тот, кто был когда-то Степаном Косухиным, – из спецкоманды Венцлава…
Тон, которым сказаны эти слова, был мрачен. Понятнее не стало, разве что имя Венцлава показалось знакомым. Отец рассказывал Чифу о каком-то Венцлаве. Кажется, тот тоже служил в красной разведке.
– Я… не понимаю, товарищи… Я не знаю, что это за спецкоманда…
– Ваше счастье, – усмехнулся Иваныч. – Впрочем, будь вы оттуда, мы бы тут уже не сидели. Но в любом случае… Нам надо подумать. Сюда больше не приходите, здесь никого не будет. Позвоните известному вам человеку. Недели через две, не раньше…
Чиф понял, что сейчас встреча закончится, и заторопился.
– Погодите… Где… где похоронен… Степан Косухин?
Он чуть было не произнес «мой отец», но вовремя сдержался. Его собеседники переглянулись.
– Вы напрасно нам не верите, – мягко заметил Иваныч. – Степан похоронен на Донском кладбище, по-моему, слева от главной аллеи.
– Я… я объясню, – с каким-то неуместным энтузиазмом заторопился Тарек, я знаю! Там, рядом, похоронена Лариса… Моя супруга… Я каждый раз, когда бываю, прохожу мимо. Вот… Коля, где у нас бумага?
Иваныч, которого, оказывается, звали также Колей, достал из лежавшей на углу стола черной папки листок, и Тарек начал быстро набрасывать план кладбища.
– Вот… это главная аллея… первая поперечная, вторая… Вот четвертая, теперь налево… Так… Где-то пятнадцатая или шестнадцатая могила. Там ограда и небольшой каменный памятник с фотографией.
Чиф несколько секунд рассматривал план, запоминая каждую деталь, затем вернул его гному. Через секунду бумага уже весело горела в пепельнице: следов здесь оставлять не любили.
На прощание Чифу пожимали руки и даже улыбались: похоже, оба немолодых функционера сочувствовали парню, попавшему в совершенно дикий и необъяснимый переплет. Сочувствовали – но не верили.
– Товарищ Косухин, позволю себе дать вам совет, – Иваныч задержал ладонь в руке Чифа, – если вы действительно с Тускулы…
– Ну как вам доказать? – вздохнул Косухин-младший. – Небо там синее, а не голубое, туч почти не бывает… Песок черный, листва синяя, почти фиолетовая…
– Это и я знаю. Я не об этом… Не ходите на Донское, на всякий случай…
– Почему? – совсем растерялся Чиф.
– Как вам сказать… Если ваш отец жив, чего я ему от всей души желаю, эта могила вас не касается… Зато… Зато там может быть небезопасно…
– Тогда объясните!
– Сам не знаю… может, просто чутье. Не только товарищ Тарек в подполье с пятнадцати лет. На вашем месте я бы немедленно вернулся на Тускулу и все доложил вашему руководству… Ну, желаю удачи…