Мне жаль тебя, герцог!

Волконский Михаил Николаевич

Миних счел призыв Линара в Петербург заговором против себя, потому что воображал себя приставленным к принцессе Анне Леопольдовне и рассчитывал иметь на нее неограниченное влияние. Сам герцог поручил ему эту роль, он был почти примирен с Бироном таким доверием, и тут вдруг оказывается, что потихоньку от него занимаются тем, что стараются в Петербурге получить человека, который заведомо должен вытеснить его у принцессы и оставить, так сказать, ни при чем. Конечно, это было не просто заговором, но и настоящим предательством.

Само собой разумеется, что надо было скрыть предполагаемый приезд Линара от Анны Леопольдовны, потому

что она тогда несомненно вернула бы милость Бирону и Миних оказался бы уж совсем на последнем месте, а то и вовсе без места. Наконец, нельзя было допускать приезда Линара потому, что это благоприятствовало Австрии и было невыгодно прусскому королю, а Миних стоял на стороне прусского короля. Ясно было, что поэтому и приезд Линара держали в тайне от него.

Вдруг Миних ударил себя по лбу и произнес вслух:

— Я, кажется, в самом деле стареть начинаю, если не могу сообразить, откуда приезжала ко мне «маленькая фея»!

И он, по природе своей страстный математик, стал проверять логическими посылками пришедшие ему в голову решения, так, как это делают при проверке математических задач.

«Откуда может быть известна важная государственная тайна этой “маленькой фее”, если она не принадлежит к важному, высокопоставленному политическому кругу? — рассуждал он. — Да и по одежде ее и по манерам видно, что это так. Значит, чей же это круг? Кому выгодно воспрепятствовать приезду графа Линара? Тем кто, как и я, стоят за то, что интересы России должны совпадать с интересами прусского короля. Ясно, что это французский посол Шетарди, а он в сношениях с принцессой Елизаветой Петровной; отсюда несомненно, что “маленькая фея” принадлежит к кругу принцессы и что оттуда идет предостережение. Что там ненавидят Бирона, весьма понятно; что там хотят приобрести во мне союзника, тоже понятно, а это и требовалось доказать…»

Рассудив так, Миних решил, что, кроме этих рассуждений, больше никакой проверки ему не требуется, что теперь для него все ясно и определенно, а вывод из всего этого был тот, что нужно поторапливаться.

Придумав свою сложную логическую комбинацию, Миних успокоился, поверив в нее именно потому, что она была сложна; простое же объяснение, то есть то, что «маленькая фея» была крепостной Грунькой, которой сообщил о Линаре посланный к нему с письмом Митька, Миниху и в голову не могло прийти, — настолько это было просто и именно потому — невероятно.

15

СТАРАЯ КАРГА

Селина де Пюжи, увлеченная гениальностью Груньки, решила немедленно исполнить свой план относительно ее выкупа и отправилась к дворянке Убрусовой вместе с Василием Гавриловичем Греминым, который сам вызвался сопровождать француженку в данном случае. Селина думала, что это будет очень легко, что она выскажет свое желание госпоже Убрусовой, та скажет цену, Селина заплатит деньги, и Грунька будет свободна.

Госпожа Убрусова, типичная старая дева, встретила француженку и приехавшего с ней господина чрезвычайно жеманно. Жеманство, по ее понятиям, требовалось в качестве доказательства хорошего тона; и притом нельзя же было не жеманиться перед француженкой и перед русским холостяком, который мог быть великолепной партией.

Сама Убрусова, несмотря на свои годы и неказистость своих черт, которым она тщетно пыталась при помощи румян и белил придать миловидность и свежесть, еще не потеряла надежды выйти замуж, хотя не имела к этому никаких ни физических, ни материальных данных. Неказистая в физическом отношении, она обладала столь скудными материальными средствами, что даже этим никого прельстить не могла.

Жила она тем, что сдавала внаем доставшийся ей от сестры дом на Невской першпективе, во флигеле которого помещалась сама. Ее дворня состояла из старухи Мавры, повара и Груньки, которую она отдавала служить в чужие люди и пользовалась в виде оброка получаемым ею жалованием. Таким образом, Грунька составляла для нее выгодную доходную статью, и, когда Селина заявила ей, что желала бы купить девушку, Убрусова с весьма плохим произношением выговорила целый ряд французских фраз и добавила по-русски:

— Но как же мне продать ее? С чем же я сама тогда останусь?

После этого она обернулась к Василию Гавриловичу, как бы прося подтвердить его всю несомненную справедливость ее слов.

— Но ведь мы вам дадим ту цену, что вы спросите! — проговорила Селина. — Ваша Грунья — такое милое существо, что вы, конечно, не захотите больше ее заставить страдать и отпустите, если мы заплатим.

— Конечно, конечно, — проговорил Василий Гаврилович.

— А-а, — протянула Убрусова, — но все же я-то с чем останусь?

— Да с деньгами останетесь, с деньгами! — нетерпеливо проговорил Василий Гаврилович.

— Конечно, сударь, деньги — великая вещь, но все-таки опасно, как бы не продешевить! Ведь девка-то очень хороша! Многие у меня торгуют ее! У нее есть, как бы это сказать, потерявший от нее голову дворянин. Он даже хочет ее в жены взять себе. Он мне должен за нее хорошую цену дать!

— Ну да, я знаю это! — подхватила Селина, когда ей, по ее требованию правда, не без труда, Убрусова повторила то же по-французски. — Я и хочу соединить любящие сердца — выдать ее замуж за любимого человека! Подумайте, какое это для них будет счастье!

— Мало ли и благородных любящих сердец остается без взаимности! — во весь голос вздохнув, сказала Убрусова. — Это — не резон, чтобы потакать ветрености какой-то девчонки, да еще и крепостной! Да она, подлая, — снова обратилась она к Гремину, — должна не о своем счастье мечтать, а о том, как бы угодить своей госпоже!

Василий Гаврилович чувствовал, что Селина взяла не тот тон, который было нужно, и постарался перевести разговор на деловую почву.

— Да вы, милостивая государыня моя, — проговорил он, — без всяких околичностей ответьте: желаете ли вы продать принадлежащую вам девку Аграфену за сходную цену, или нет?!

— Не желаю! — резко и капризно заявила Убрусова.

— Но позвольте…

— И позволять ничего не желаю! — перебила его старая дева. — Не желаю для ее же, девкиной, пользы! Ну какая же из нее в самом деле дворянка может быть? Тоже… любящее сердце! Какие нежности при нашей бедности! Вместо того чтобы ей амурными пустяками заниматься, я за нее тысячи могу выручить, если пристроить ее как следует! По крайней мере мне, ее госпоже, польза будет! Или пусть ее любезный дворянин платит мне тысячи! Ежели он любит ее, то пусть и платит, а если нечем платить, то и не взыщите! Уж я по-своему распоряжусь! Вот возьму, наряжу ее в сермягу-затрапезку, да и заставлю у меня перед окнами двор мести! Пусть ее дворянин-любезник по першпективе гуляет и смотрит, как его душечка у дворянки Убрусовой двор метет! Небось тогда раскошелится!