Много шума из косметички
Шрифт:
Ночь была хоть и летняя, но холодная, и она порадовалась, что надела ватник. Как будто она еще могла чему-то радоваться…
Звезды осыпали темное плюшевое небо густой соленой россыпью, и в их свете Вера видела знакомую узкую тропинку, которая вела к железнодорожному переезду. И там, в конце этой тропинки, горел теплый уютный свет, цепочка окон, в которые выглядывали заспанные, озабоченные лица пассажиров.
Вера подбежала к поезду, перевела сбившееся дыхание и пошла вдоль вагонов, выкрикивая чужим деревенским голосом:
– А кому молочка свежего?! А вот кому ягод?!
– Какие ягоды, тетка? – спросил мужчина средних лет, свесившись с подножки.
Вера проглотила это «тетка», изобразила приветливую улыбку:
– Малина, дяденька, малина! Только вечером собрала!
– Почем?
Она назвала цену, отсыпала в кулек спелых душистых ягод, приняла деньги и пошла дальше вдоль поезда, повторяя заученно:
– Кому молочка свежего? А кому малинки?
Впереди, на переезде, суетились какие-то люди. На путях стоял заглохший грузовик, возле него растерянно переступал водитель. Вера узнала Костика из Горелова, который не раз заезжал к Федору, о чем-то с ним толковал в сенях. Впрочем, ей до всего этого не было дела.
– Кому молочка?! Кому ягодок?!
Она споткнулась на кочке, с трудом удержалась на ногах, удержала бидоны, перевела дыхание и перешла к следующему вагону.
– Женщина, что там случилось? Почему стоим? – спросила, свесившись из окна, молодая блондинка с капризным, опухшим со сна, но все же красивым лицом.
– Машина на переезде заглохла! – сообщила Вера, радуясь своей осведомленности.
– Безобразие! – Блондинка взглянула на нее так, будто это именно Вера виновата в неожиданной остановке.
– Молочка не желаете? – проговорила Вера заискивающим жалким голосом. – Или ягодок?
– Знаю я твои ягодки! – фыркнула блондинка и с грохотом захлопнула окно.
Вера пошла дальше, снова остановилась около следующего вагона, запрокинула голову к окну.
В этом окне она увидела двух женщин – одна средних лет, довольно обычной наружности, с растрепанными со сна волосами, хотя глаза были совсем не сонные, а очень внимательные, другая…
Увидев эту другую, Вера застыла, как громом пораженная.
Эти удлиненные карие глаза, коротко стриженные темные волосы, брезгливая складка возле узких губ…
Но это невозможно!
Она видела Лидию мертвой, видела в тот самый день, когда ее прежняя жизнь кончилась раз и навсегда. До сих пор, стоило Вере закрыть глаза, перед ее внутренним взором вставала одна и та же страшная картина – расплывающаяся по ковру лужа крови, разбитый затылок, неестественно подогнутая рука…
Это невозможно!
Но их глаза встретились – и женщина в окне заметно побледнела.
У Веры не осталось никаких сомнений – это Лидия, и Лидия ее тоже узнала.
Земля ушла у нее из-под ног. Руки разжались, бидон с молоком опрокинулся, молоко разлилось по сухой земле, земля быстро и жадно впитала его. Малина рассыпалась душистой горкой…
И тут из темноты появился Федор.
Увидев валяющиеся на земле бидоны, почернел лицом и заорал:
– Стервь! Потаскуха! Ты что ж это натворила?! У тебя руки из какого места растут? Да я же тебя…
– Не кричи, Федя! – тихо отозвалась женщина, торопливо собирая рассыпанную малину. – Не кричи, от людей стыдно. Я ягоды соберу…
– Ага, и молоко соберешь! – проговорил Федор раздраженно, но без прежнего запала, без прежней холодной ярости. Тихий, спокойный голос Веры лишил его уверенности.
А Вера и сама удивилась тому, что больше ничуть его не боится. И вообще – больше никого и ничего не боится. Она подняла глаза к окну вагона и увидела, как коротко стриженная брюнетка резко, зло захлопнула окно и удалилась, бросив через плечо настороженный, недоверчивый взгляд.
И тут Вера вспомнила тот день, когда ее жизнь покатилась под откос, как сошедший с рельсов скорый поезд…
Точнее, ту страшную минуту, когда она стояла над телом Лидии, сжимая в руке окровавленный подсвечник и пытаясь понять, как такое могло случиться.
Лидия лежала в неестественной, неправдоподобной позе, волосы на затылке слиплись от крови, и кровавая лужа расплывалась на ковре. А в руке у Веры был тяжелый бронзовый подсвечник, и с него на пол падали тяжелые темно-красные капли.
– Ты, это, не болтайся тут! – проговорил Федор со странной неуверенностью в голосе. – Иди, что ли, домой! Все равно уж ничего не продашь!
Вера подхватила бидоны и торопливо ушла в темноту, чтобы он не разглядел ее лицо, не прочитал по нему ничего лишнего.
Вернувшись домой, оставила бидоны в сенях, легла в не успевшую остыть постель, сделала вид, что спит. Федор пришел через несколько минут, громко топтался, сбрасывая сапоги, зло бормотал что-то себе под нос. Наконец забрался в кровать, ткнул ее локтем, но Вера никак на это не отреагировала, и он наконец угомонился и захрапел.
А она еще долго лежала, снова и снова вспоминая тот день.
После ужасного скандала, который закатила ей на работе Лидия, Вера еле вернулась домой, хорошо, что не было пробок. На следующее утро Вера проснулась совершенно больной. Голова гудела, затылок ломило, во всем теле была такая слабость, что муж всполошился. Долго искали градусник, а когда нашли, оказалось, что температура нормальная. Но в ушах ухал строительный молот, и оторвать голову от подушки было затруднительно.
– Это нервное, – сказал муж, – не ходи на работу, возьми отгул, отлежишься.