Много шума из никогда
Шрифт:
Надо бы помочь старику донести тяжелые сапоги до места. Стараясь не глядеть туда, где обезьяны доедали бедных дружинников, я нырнул поближе к обрывистому берегу. Мокрый плащ волшебника черным пузырем медленно проплывал мимо — левая рука мимоходом подхватила его, пока остальное тело выбиралось из воды. Один из кустиков наверху призывно манил меня, свешиваясь ветками с высоты, — ухватившись за них и окончательно вывозив штаны в мокрой глине, я выбрался наверх, озираясь по сторонам как профессиональный индеец.
Темный силуэтик волшебника, колченого подпрыгивая, забавно мелькал между деревьев — удалялся, гнида. При этом — как назло — Кащей постоянно оглядывался, словно подозревая погоню. «Напрасно оглядываешься: все равно никого нет. Кому ты нужен, старый попрыгунчик!» — злобно подумал я и решительно
Ноги Кащея оставляли на почве глубокие влажные следы — а значит, можно было преследовать его, не приближаясь. Да и зачем, собственно говоря, приближаться? Кто его знает, что там у него в карманах, у этого волшебника. Хорошо еще, если просто перочинный ножик, моток веревки и смятая пятисотрублевка. А если, скажем, арбалет карманный модернизированный складной (АКМС-47), заряженный отравленными иглами?
Кащей долго маячил впереди, огибая сушняк и отчаянно петляя по лесу. Наконец, впереди замаячило то, к чему он, видимо, стремился: на небольшой прогалинке, аккуратно засаженной несовершеннолетними елочками, волшебника поджидал какой-то молодой негодяй в характерном темном плаще. (Для непонятливого читателя объясню, что все сторонники Чурилы ходили в такой униформе — чтобы нам, честным людям, издалека видно было, кому надо морду бить.) Молодой негодяй радостно шагнул навстречу приближавшемуся шефу, ведя под уздцы двух совершенно забитых крестьянских лошадок — мой звероподобный Харли был раза в два крупнее. Обе ржаво-желтые кобылки были уже оседланы — молодой чуриловец вежливо протянул шефу повод одной из них. Бородатый Кащей деловито и, кажется, не удостоив подчиненного даже взглядом, принял уздечку и, забросив на кобылью спину тощую коленку, бодро вскарабкался в седло. Осознав, что драгоценные сапоги начинают со страшной силой покидать меня, я рванулся к елочкам, не забывая, впрочем, почаще пригибаться к земле.
Сосредоточенно поерзав в седле, Кащей тронулся было прочь — но вдруг сдержал кобылку и властным мановением пальца подозвал подчиненного. Слегка свесившись набок, он протянул к молодому парню длинную руку и, как мне показалось, вцепился ему в горло. «Ух ты! Свидетеля убирает!» — восторженно подумалось мне (я впервые видел, как убирают свидетелей). Но я ошибался: козлобородый волшебник просто разорвал завязки плаща на груди у своего шестерки и, сдернув с него плащ-палатку, решительно набросил ее себе на плечи. Так и правда было красивее — в черном пальто Кащей гораздо успешнее наводил ужас на окружающих. Деловито набросив на голову мешковатый капюшон, кащеистый злодей стронул лошадку и, не оглядываясь, потрясся сквозь редкий соснячок куда-то вдаль.
Обиженный шестерка остался провожать хозяина взглядом, зябко поводя плечами в темно-коричневой курточке, перепоясанной кожаным ремешком. К счастью, к этому ремешку не было прицеплено никаких неприятных вещей вроде меча или крючковатой дубины — вот, пожалуй, единственное, что мне понравилось в этом молодом брюнетике. Ах нет, еще кое-что: его очаровательная лошадка, уныло нюхавшая травку в полуметре от хозяина. Никогда в жизни я не любил животных так, как в этот момент.
Быстро прильнув к очередной сосне, я встряхнул сырой комок темной ткани, зажатый в левой руке. Плащ волшебника. Противный и мокрый, он леденяще обнял меня за плечи и омерзительно прилип к голой спине. Закутавшись во вражеское пальто так, чтобы не виднелись рваные штаны и — желательно, кончики босых пальцев, мелькавших из-под подола при ходьбе, — я открыто вышагнул из сосняка на полянку.
Тихо поплыли на меня молоденькие елочки — до лошади было еще метров двадцать, а юный шестерка не видел меня. Он поправлял какие-то веревки под лошадиным брюхом — коричневая спина сутуло горбилась совсем близко. В стороне — уже весьма вдали — подпрыгивал на своей лошади удалявшийся Кашей, сливаясь с кобылкой в маленькое подвижное пятнышко среди частокола древесных стволов — нет, он не увидит меня.
Хрустнула под ногой подлая веточка — испуганно и кратко вздохнув, молодой чурилец обернулся через плечо — желто-карий взгляд из-под черных бровей. Царапая пальцами по лошадиному брюху, суетливо попятился куда-то вбок — из-под верхней губы ощерились мелкие зубы. Ну что ж ты так переживаешь, гнида? Я же свой, я в плаще!
Лошадь тоже всхрапнула, тряхнув головой и испуганно косясь на меня. Оказывается, я тоже умею нагонять ужас на все живое. Еще один властный и размеренный шаг — и моя рука, картинно задрапированная темными складками, покойно легла на луку седла. Вражеский парень совсем сполз в травку — очевидно, не ожидал появления еще одного начальника, да притом незнакомого. Наверное, я выглядел очень круто — ну совсем большая персона в кабинете Чурилы.
Наши глаза встретились, и я почувствовал, что нужно что-то сказать. Что-то ужасно значимое и убедительное. Причем едва ли на русском языке.
— Хэ-бо! — медленно и многозначительно произнес я и поскорее просунул ногу в стремя. Нога была предательски босая — то есть до невозможности. Но чернявый паренек уже находился под впечатлением услышанного: драматично побледнев, он преданно повалился лицом в траву промеж передних ног лошади — и, пожалуй, не заметил моей босой пятки.
— Хэ-бо! — еще раз внушительно проговорил я для верности. Парень просто умер где-то там в траве от потока верноподданнических чувств, нахлынувших на его средневековую психику. Не дожидаясь, пока он придет в себя, я торопливо запрыгнул в седло и воткнул пятки в лошадиный пах — давай, родимая, трогай! Весомо взметнулись складки мрачного плаща — и, бодро перешагнув через поверженного шестерку, желтая лошадка энергично и радостно (совсем как в молодые годы) рванула в погоню за моими сапогами, бесприютно болтавшимися на поясе злобного бородатого волшебника. Погоди, кащеистый похититель! Жуткий ангел возмездия, Призрак Дымного урочища идет по твоему кровавому следу! Человек без имени — ужасный гость из будущего, повелевающий ведьмами и таскавший за ухо самого Стожара — этот одинокий мстительный дух настигнет вас, о слуги развратного Чурилы. И — никто не останется в живых!
Войдя в образ, я даже зловеще рассмеялся — про себя, разумеется.
Глава седьмая. Сапоги как скороходы и как фактор большой политики
Ein, Zwei, Polizei,
Drei, Fier, Brigadier… [81]
Вообще говоря, я сегодня еще не завтракал. Залезая в седло, черный Кащей мог бы и предупредить, что мы будем скакать без перерыва на обед четыре с половиной часа. Сдались мне эти сапоги — такой-то ценой!
81
«Раз, два — полицай,
Три, четыре — бригадир» ( нем.) —
слова из шлягера немецкой поп-группы Мо-До (5-е место в рейтинге MTV 1995 года).
Когда на горизонте показался некий населенный пункт я обрадовался. Наконец-то финиш! Сказать по секрету, конкретные части моего тела немного страдали от соприкосновения с лошадиной спиной и требовали передышки. Вот только городок мне не понравился: он стоял на высоком яру и был вызывающе укреплен. А кроме того, проехав вслед за волшебником в огромные, настежь распахнутые ворота, я был неприятно удивлен поведением аборигенов. Как известно нормальные жители стандартной средневековой деревни должны, по законам жанра, толпиться на рынке, торговать глиняными горшками, жарить на кострах семейный завтрак и добродушно переругиваться с соседями. Местное население игнорировало законы жанра: здесь и там, прямо на дороге, лицами в канаву и спинами в подворотню, валялись пьяные и спящие мужики. Многие из них были одеты весьма празднично — кое-кто был даже в сапогах! — но теперь все эти пестрые рубахи, некогда белоснежные штаны и добротные кожаные куртки были похабно заляпаны грязью. Среди бездвижных мужских тел попадались даже округлые фигуры женщин в измятых и нечистых сарафанах — одна из девок спала, прислонившись спиной к тележному колесу и широко раскинув по дорожной глине полненькие ножки, вылезавшие коленками из-под подола. На помятое личико девки съехал с макушки огромный венок желтых цветов — не то одуванчики, не то подсолнухи.