Многогранник
Шрифт:
«Давай не будем…»
«Поэзия —…»
Людмила Веснина
«Мне приснилось, что голос мой вновь зазвучал…»
Ольга Вологодская
Зазеркалье
Стихи поэта
Как
Моему сыну
Мой дорогой мальчик!
Вчера получила письмо и вместе с тобой радуюсь, переживаю и сомневаюсь. Говоришь, вам дали первое задание – написать эссе «Как я вижу себя в литературе?»
Ну, понеслось, родной! Ты не представляешь, какой ловкий капкан приготовили новобранцам те, кто двадцать-тридцать лет назад сам ломал голову над подобным вопросом, ощущая себя поочередно то неизвестным никому еще гением, то полным идиотом, сродни тому самому, что у Достоевского. Будь я сейчас на твоем месте, выдохнула им в лицо – ну конечно, Наполеоном! Или прикинулась этакой скромной монашкой, прикрывшей серой одеждой все тайфуны и ураганы, готовые снести целый мир, когда того никто не ожидает.
Но не стоит учиться, мой милый мальчуган, у меня, и даже не у преподавателей, которых ты должен ценить и слушать, а у кого – не сомневаюсь, догадаешься сам. Однако я не могу не помочь.
С чего же мне начать? Когда не знаешь – начинай с начала либо с конца. Не вижу другого выхода, как начать с конца 20-го столетия.
Золотистое, рыжеватого оттенка, с едва уловимым запахом разгоряченной соломы и будущего, еще не испеченного хлеба бесконечное поле, в котором так легко заблудиться маленькой девочке. Поспевающая рожь, чьи растолстевшие за лето колосья уже не стремятся к солнцу, а величаво, нехотя клонятся к земле, где меж упругих густых стеблей перешептываются голубоглазые васильки, наблюдает за тем, как те один за другим сплетаются в венок, чтобы увенчать русую головку шестилетней принцессы.
И когда принцессе исполняется одиннадцать, сочинение на тему «Кем я хочу стать?» кажется слишком простым: конечно же, комбайнером!
Чтобы ехать на этаком огромном, этаком могучем комбайне, а перед тобой бескрайнее золотое поле и ты, только ты решаешь его судьбу. А потом, проходя мимо магазина, откуда разливается запах горячего хлеба, понимать, что это благодаря тебе, и хлеба на полках магазина так много, что не нужно стоять в очереди несколько часов за положенной каждому и кем-то определенной нормой черного хлеба.
Учительница зачитывает сочинение вслух всему классу, предварительно поставив размашистую пятерку с тремя плюсами, отчего их хозяйка с горящими щеками пытается пробурить взглядом дыру в деревянном полу деревянной школы, дабы провалиться сквозь нее подальше от перемигивающихся одноклассников.
Спустя год принцесса видит, как ее кумир – сосед дядя Вася, комбайнер, – кляня родными и неродными матерями всех бригадиров и начальников, что живут на этом свете, но не могут вовремя привезти нужную запчасть, что-то крутит, вертит в железном красавце-комбайне, за что-то бьет его кувалдой, а дяди-Васины лицо и руки при этом лоснятся черным цветом от некоего мазута и совсем не благоухают.
И мечта растаяла в надвигающихся грозовых облаках.
То был первый урок. Есть мечта. А есть правда жизни. Но без мечты человеку, как птице без крыльев, ведь так, мой дорогой мальчик?.. И новая мечта замаячила на горизонте. И когда пришла пора ее осуществить, правда жизни потребовала знаний математики, которых в голове повзрослевшей принцессы не оказалось. Вступительные экзамены провалены, мечта растаяла в тумане Балтийского моря.
И тут началось самое интересное. А не написать ли мне роман?.. О, это будет шедевр, такого еще никто не создавал. Исписав, измарав, а затем изорвав десяток страниц, предварительно прожив со своими героями пару месяцев, вступив в свое совершеннолетие, принцесса напрочь забывает о посетившей ее взбалмошной идее. Если верить Платону, возможно, эти несчастные, созданные по ошибке образы и сегодня блуждают в далеких мирах, не находя выхода из бесконечных лабиринтов.
Ну право, мой мальчик, какой здравомыслящий человек, а тем более молодая девушка, станет заниматься этим писательством? Сошедшие малость с ума – возможно, но не мы, умные, которым не к лицу этакое вытворять.
Юная принцесса оставляет мечты стать королевой и становится матерью – заботливой, счастливой, любящей, как и положено любой матери.
Первенец подрастает и требует перед сном сказку. Толстый сборник русских народных застопорился на середине, когда дело дошло до Ивана – крестьянского сына и Чуда-юда двенадцатиголового.