Многоликое волшебство
Шрифт:
Только найдя в себе рассудочный довод, что надо ехать, пока его не хватились в замке или же сам конюх Сервий не заглянул на конюшню, крайне там всех удивляя, короче, пока его не начали под тем или иным видом искать, Руффус смог оторваться от созерцания и грустных мыслей.
Уже поворачивая голову, он заметил что-то совершенно непонятное. Лишь чуть позже он назвал это для себя вспышкой тьмы. Как бы это абсурдно не звучало, но подобрать других слов этому явлению он не смог. Несколько лучей тьмы вырвались из окон главной башни, как если бы где-то внутри произошел ослепительный взрыв, только наоборот, и если бы не догнавший его с запозданием громовой раскат, он наверняка решил бы, что все это ему померещилось. Найти происшедшему хоть сколько-нибудь разумное объяснение
Глава 4
Поднявшись так рано, он решил, что раз уж такая глупость приключилась, то делать больше нечего, как сходить посмотреть восход. Из окон его покоев, расположенных в самой верхней части главной башни, зрелище это было особенно завораживающим, но почти недоступным в последнее время из-за долгих ночных занятий. Достаточно трудно наблюдать утреннее пробуждение природы, когда ты всю ночь обучаешься магическому искусству. А что остается делать, если хочешь, как минимум, сберечь свой замок, ответственность за который легла непосильным грузом на твои плечи. Лучше, конечно, если удастся, вернуть древний трон, но можно ли на это всерьез рассчитывать в таких условиях… Но уж сохранить Эргос он просто обязан. Потеряв его, рассчитывать в дальнейшем будет не на что.
Подойдя к окну, Серроус поразился красоте открывшейся картины. Волнующий разлив ясного света, сухой шелест не до конца обнажившихся к зиме деревьев, робкое пение задержавшихся птиц… Как долго лишал он себя этого чуда? Сколько времени не позволял себе того, к чему лежало сердце? Недавний выезд на охоту был редким исключением, на которое возлагались особые надежды. Как хотелось отдохнуть от всего этого, развеяться, но куда там… Трагедия, которой закончилась эта охота, заставила его с утроенными усилиями углубиться в занятия, не дав даже отгоревать толком по отцу. События набирали совершенно безумный темп, не позволяя давать волю чувствам. Даже то светлое, что привнесла в его жизнь встреча с Аделлой, приходилось отложить на неопределенное время. Несмотря на то, что о новых сроках брачного обряда уже было объявлено, — это ничего не значило, так как он прекрасно понимал, что скорее всего в срок этого не произойдет. Слишком многое надо было сделать в самое ближайшее время.
Опустив глаза он заметил на крепостной стене две знакомые фигуры.
«Похоже никому теперь не спится», — подумал Серроус, глядя на беседующего с братом Селкора. Верховному Жрецу явно не хватает ни силы, ни опыта. Досадно, что все приходится делать самому, да еще срочно, на скорую руку. Откуда найти достаточно сил, чтобы подтянуть все фланги одновременно?
С братом — тоже ничего хорошего. Дружба разваливается на глазах, а он никак не найдет времени поговорить с ним по душам. Да еще сорвался на него при всех. Серроус прекрасно понимал, что у брата складывается неправильное представление о происходящих событиях, но что делать? Закончив самое срочное, он обязательно потолкует с ним по душам. Может, все и прояснится.
От приятного зрелища под аккомпанемент крайне неприятных мыслей его отвлек вошедший Тиллий. Невысокий сухой старикашка крайне отталкивающего вида — он был единственным источником сил для Серроуса. Лишь он мог дать ему то знание, которое позволит вернуть бертийской династии должное положение в этом мире, хотя понять, зачем тот при своих возможностях поддерживает столь неприятный внешний облик, было непросто.
— Я рад, что ты уже встал, — проскрипел Тиллий. — Нам надо многое сегодня сделать, мой король.
Король… Как трудно сразу привыкнуть к этому титулу. Видят боги, он не хотел так рано его унаследовать… Тем более, что это связанно со смертью отца. Каким бы немощным политиком тот не был, но его любовь к своим сыновьям была видна во всем, и сыновья отвечали на нее взаимностью. А теперь он король… Что это значит? Как легко было резко критиковать отца за то, что тот был слабым королем. Как бы сейчас мог пригодиться его совет…
— Ты предлагаешь начать прямо сейчас? — вернулся
— Утро — ничуть не хуже любого другого времени суток годится для этого, — ответил Тиллий. — Чем раньше начнешь, тем больше времени и сил у тебя будет, чтобы пройти через посвящение.
— Добро, — Серроус направился к выходу, — пошли.
И они стали спускаться во Временное Пристанище. Двери Временного Пристанища запирались и охранялись скорее по традиции, чем из какой-то реальной необходимости. Все и так знали, что войти без вреда для себя туда могли только те, в чьих жилах текла бертийская кровь. Тиллий объяснил королю, что происходит со всеми остальными: они попадают под действие сильнейшего защитного заклятия. Заклятие было наложено таким образом, что распознавало специфическую магическую энергию, исходящую от каждого из бертийцев вне зависимости от их способностей или же умения ее использовать, а всех остальных — лишало способности действовать по собственной воле, заставляя покончить с собой. Способы самоубийства, насколько Серроус сумел разобраться в фактуре заклятия, должны были отличаться достаточно жестокой изощренностью, что прекрасно согласовывалось со страшными историями о найденных во Временном Пристанище телах. Достаточно вспомнить о мелком служке, найденном там лет двадцать назад. Рассказывают, что он был найден с рукой, обглоданной им самим до плеча…
В общем, припоминать все эти истории не было ни малейшего настроения. Гораздо интереснее было бы понять, каким образом Тиллий сумел нейтрализовать воздействие заклятий на себя. То есть, сделать это до конца ему, конечно, не удалось, но стоять в открытой двери Пристанища без малейших видимых последствий — получалось вполне успешно.
Они прошли мимо стражников в огромный зал, занимавший почти целый этаж башни. Вдоль стен располагались десятки небольших окованных медью дверей, внешне ничем не отличавшихся одна от другой. Только братья, да в последнее время еще Тиллий, знали, за которой из них находилось, собственно, Временное Пристанище. За всеми остальными были попросту ловушки самых различных видов, от обычных механических приспособлений до сложнейших магических сетей, творивших с попавшими туда такие вещи, от одной мысли о которых становилось не по себе.
Серроус отпер одну из дверей и углубился в покой. Внутри комнаты было сухо и прохладно, но благодаря искусству давно забытого волшебника, всегда сохранялся легкий полумрак, несмотря на отсутствие окон. Вдоль стен висели посмертные маски покоившихся здесь бертийцев, а под ними крошечные керамические урны, запечатанные загадочной, непонятной даже Тиллию, но могущественной магией жрецов Всех Богов, с прахом теперь уже четырнадцати последних королей бертийской династии. Сами стены были из непонятного камня цвета слоновой кости. Свет, казалось, стекал с них и разливался по полу, собираясь более яркой лужицей в центре помещения. Над лужицей он начинал клубиться, а затем поднимался к потолку ослепительным белым лучом, где разбивался на сотни разноцветных нитей, затухавших по мере отдаления от луча. При подобной подсветке вид посмертных масок бросал в дрожь, да и вся обстановка Временного Пристанища не пробуждала светлых мыслей.
Тиллий остался в дверях. Серроус взял с постамента древнюю корону Хаббада и, повертев в руках, нащупал искомый камень.
— Он? — не повернувшись, коротко, чисто для подстраховки, спросил король, указывая на пятый рубин. В короне было более сорока камней, каждый из которых имел свое имя, но чтобы не раскрывать его всем, ведь зная имя камня можно использовать его силу, они были пронумерованы. Двенадцать адамантов, десять изумрудов, девять рубинов, семь топазов и шесть камней не имевших названия в хаббадском языке. Факт их существования на короне обозначался словосочетанием «лунные камни неба». Эти камни отличались не только необычайной чистотой, но и потрясающей способностью менять свой цвет, принимая в зависимости от освещения и облачности любые оттенки когда-либо зарождавшиеся на небе, а под луной они начинали сами светится, неспешно перебирая вся цвета радуги, как бы играя сами с собой.