Многоликое волшебство

Лебедев Дмитрий

Но теперь, Тиллий готов был в этом поклясться, ему совершенно не были безразличны все те беды, которые вот-вот обрушатся на головы тысяч ни в чем не повинных людей. Можно, конечно, было попытаться представить все таким образом, что он только сейчас сумел разглядеть это, но глупо разыгрывать самому перед собой дешевую пьесу.

Очередной глоток вина, теплой струйкой спускающийся по горлу, освежил на мгновение сумбурное нагромождение мыслей в его голове. Он окончательно решил не корчить из себя моралиста и признать наконец, что судьбы мира, ответственность за которые он начал недавно ощущать, стали его интересовать только тогда, когда он сам попал в общество тех, кого

никто не спрашивает, как, почему и за что они должны страдать. Короче говоря, тогда, когда стало очевидно, что он преждевременно отнес себя к творцам судеб, что на самом деле все время был только лишь инструментом в чьих-то твердых и уверенных, но безумно холодных руках.

Добавив до кучи большой глоток из горла, он расхрабрился настолько, что начал рисовать перед собой картины того, как он, книжник-недоучка, сам исправит свои ошибки. Героические картины, полные эпического величия, достаточно быстро вытеснились воспоминанием о том, что пару раз он уже ощущал на себе знакомые по давно прочитанным описаниям признаки проникновения в его мозг. Можно было не сомневаться в том, кто мог заинтересоваться содержанием его мыслей, так что надо воздерживаться от крамольных идей, если желание пожить на свете еще не полностью испарилось. Спасибо, что на него еще не начали оказывать давление, в способности к которому он имел возможность убедиться во время поездки в Мондарк, когда люди начинали принимать, как родного, впервые увиденного чужестранца.

От подобного течения мыслей он почувствовал, что начинает совершенно явно трезветь, а это никак не отнесешь к радостным событиям, потому как все придется начинать заново, а в виде приза утром — на завтрак — будет подано тяжелейшее похмелье, сдобренное ослепляющей головной болью.

Конечно, можно попробовать положить свою жизнь на алтарь борьбы с возрожденным, тобой же самим вызванным, злом, но как-то глупо делать это, не имея даже возможности составить хоть какой-то мало-мальски пристойный план. Смешно плести тонкую сеть интриг, когда противник каждый вечер с удовольствием читает твои ближайшие планы и посмеиваясь подталкивает к ловушке.

Да, не вовремя проснулись в нем остатки этой глупой блажи под названием совесть. Хотя, наверное, ее пробуждение никогда не бывает кстати. Теперь вот сиди и думай, как бы так и в живых остаться и соблюсти призрачную видимость невиновности.

Думать? Думать-то как раз и нельзя. Надо как-то сразу действовать, пока не раскопали в его голове зарождающуюся крамолу…

Или же попробовать найти кого-нибудь, кто может поставить в голове блок, да только самым достойным кандидатом на эту роль почему-то рисуется Серроус. Забавно было бы подойти к нему и попросить защитить его голову от внешних вторжений, а на естественный вопрос, зачем, ответить, что иначе, мол, очень трудно против тебя заговоры плести.

Хотя… есть в замке еще один человек, который в состоянии мне помочь, но он скорее и сам пойдет на плаху, чем упустит возможность меня отправить туда же. На его месте, по крайней мере, я бы именно так и поступил.

Тиллий сделал три полновесных глотка подряд, чтобы не потерять эту мысль, а затем еще два, для придания ей более конкретных очертаний…

* * *

Последние несколько дней Валерий посвятил обдумыванию того, как бы поизящнее подставить Странда, если ему когда-нибудь удастся выбраться отсюда. Особенных иллюзий насчет того, что тот ломает сейчас голову над тем, как поскорее вытащить его на волю, Валерий не питал. У великого мага всегда найдется пара десятков занятий поважнее, нежели вызволение нерадивых учеников из дерьма, в которое он

же сам их и отправил, о чем, по всей видимости, уже давно забыто. Да и можно ли требовать от него помнить о всех тех мелочах, что происходили за последние пару тысяч лет? Но в любом случае, ни одна просьба о дружеском одолжении не должна оставаться без достойной оплаты. Мысли об этом способны послужить слабым подобием утешения для человека, оказавшегося в подобном положении.

Палач в последнее время явно стал сдавать. Осунулся как-то, посерел, потерял вдохновение в работе. Плюс к этому для него, по всей видимости, было оскорблением, граничащим с обвинением в непрофессионализме, появление новых приемчиков, переданных ему Серроусом, когда фантазия начала уже подводить заплечных дел мастера. Короче, в последние дни он выполнял свои функции не так тщательно и аккуратно, как вначале, от чего руки временами дрожали и причиняли не столько боль, сколько мелкие увечья, что не могло не насторожить Валерия.

Шли бы они все куда подальше со своей тонкой психикой. Палача уже толкового подобрать не могут. Хорошо еще он не плачется ему в жилетку о том, как тяжело возвращаться к жене после неудачного рабочего дня и как хочется сорвать на ней зло, что с его-то квалификацией может иметь самые плачевные последствия для супруги.

К миске с непонятным варевом, подразумевавшим, наверное, какую-то кашу, забытой вечером тюремщиком, потихоньку подбиралась крыса. Каким же надо аппетитом обладать, чтобы воровато озираясь ползти к такой гадости? Зависть берет.

Он посмотрел на свои удручающе кошмарно выглядящие, покрытые множественными, не успевающими заживать ссадинами, руки и решил, что от попыток поохотиться на крысу придется воздержаться, хотя это могло бы стать главным развлечением в его сегодняшней вечерней программе. Дьявол, такими руками не то что чары не наложишь, ложкой-то в рот не попадешь!

Вот уроды! На кой им понадобилось над ним издеваться? Что, неудовлетворенная потребность в здоровом и чистом садизме, незамутненная никакими корыстными мотивами, накопилась в этом проклятом Селмении за триста лет развоплощения? Интересно, кстати, ощущал ли он в развоплощенном состоянии течение времени? Странд как-то честно признался, что ни черта на сей счет не знает. Спросить, что ли, если зайдет еще проведать?

Вообще-то, я молодец. Вот о чем думать могу в такое время. Понятно теперь, почему Странд огорчился, когда я отказался продолжать обучение, решив оставить себе немного времени пожить. Такую тягу к знаниям не часто встретишь… А лучше бы остался. Может, в это дерьмо бы не вляпался…

За дверями послышался шум, невнятное бормотание и приглушенный лязг. Кого это, интересно, занесло сюда в такое время? Скорее всего, тюремщик за забытой миской. В хозяйстве великого Серроуса нет лишнего комплекта богато украшенной фигурными сколами посуды. Тоже мне, повелители большой деревни. В самом Хаббаде подобную должность, обычно, более скромно именуют старостой.

Ну уж, во всяком случае, не хотелось бы думать, что это палач решил поработать сверхурочно или опробовать на практике пару пришедших в голову свежих идей, настолько ярких, что не было сил дожидаться утра.

Появление в дверном проеме согбенной фигуры Тиллия было более чем неожиданным, особенно если учесть его вид. Напыщенной мрачности ему и раньше занимать не приходилось, но проступавшая из-под этого животная затравленность была внове. А если довершить картину здоровенной бутылью, прижатой обеими руками к тощей груди, то в нем и впрямь появилось что-то новенькое, особенно разобрав, что изрядная часть содержимого уже явно принята внутрь.