Многомерная Плесень
Шрифт:
В первом окошке запись велась с моей фронтальной камеры, никакой смутной гуманоидной фигуры в тумане не оказалось, как бы я ни вглядывалась. Похоже, тогда мне и правда просто почудилось. Все из-за проклятого стресса и переутомления. Однако Тимура в пещере я видела отчетливо. Что же это может быть?
Запись остановилась на том моменте, где ракоскорпион разбил фронтальную камеру, так что я перевела взгляд на второе окошко и покрутила в нем трехмерную модель этого хищного членистоногого. Возможно, называть местную биоту в честь вымерших животных Земли и не лучшая идея, но они так похожи, что, полагаю, в просторечии эти твари навсегда останутся ракоскорпионами.
Я быстро пробежалась глазами по описанию: хищник оказался двоякодышащим. Помимо жабр, как и у всех местных сухопутных, или, если точнее, полуводных животных, у него есть двухъярусные легкие. Первый ярус похож на плотную губку, в которой впитывается сероводород для последующего обезвреживания и выведения. Для этого в клетках данной структуры находятся специальные органеллы, судя по всему, когда-то бывшие симбионтным микробом. Что ж, микроорганизм, питающийся сероводородом, — это не так уж странно. Особенно учитывая, что даже на Старой Земле обитали микроскопические существа, способные усваивать это ядовитое соединение. Насколько помню, их отнесли к лорициферам.
Что до второго яруса легких, то он поглощает кислород и выдыхает углекислоту. Судя по той информации, которую мы успели собрать, на данной планете у всех дышащих воздухом имеется такой вот встроенный фильтр. Из-за столь сложного дыхания у местной биоты пониженная концентрация кислорода в крови и очень медленный метаболизм. Ведь каждый вдох следует делать медленно, чтобы сероводород успел отфильтроваться. Не говоря уж о том, что такое дыхание само по себе требует более высоких энергозатрат, чем «бесфильтровое». Из-за всего этого живности приходится экономить на остальных тканях, в том числе и на нервной. Другими словами, из строения легких следует, что вероятность возникновения разума на данной планете намного ниже, чем на Старой Земле.
Прочитав описание, я открыла голографические записи. В большинстве из них ракоскорпионы либо передвигались по дну водоемов, шустро перебирая членистыми лапками, либо охотились из засады на проплывающих рыб. Удивительно, конечно, как быстро эти гиганты зарывались в илистое дно, а потом внезапно били хвостом по зазевавшейся живности.
Я, правда, ни разу не заметила, чтобы кто-то из них попадал жалом рыбе в глаз. Эти хищники скорее стремились проткнуть добычу насквозь, не заботясь, куда ударят. И правда, зачем именно в глаз? Может, та особь, с которой довелось повстречаться мне, вовсе и не целилась во фронтальную камеру, просто случайно так получилось?
Я взглянула в другое окошко и открыла в нем запись с дронов, перемотала ее к нападению гигантского членистоногого и стала просматривать. Здесь тоже не оказалось никаких следов того смутного силуэта гуманоида, который я видела во время прогулки.
А вот и пещера: весь длительный спуск в подземелье дроны снимали меня со спины, пока я не упала в обморок. Как я ни вглядывалась, никаких признаков присутствия Тимура на записи не заметила. Хотя, оно и не странно, как только я шлепнулась на землю, дроны сразу же направили камеры и фонари вниз, к моему распластавшемуся телу.
Просматривая запись в пещере снова и снова, я лихорадочно перебирала варианты, один невероятнее другого. Может, это не Тимур, а местная разумная форма жизни каким-то образом приняла его облик, чтобы наладить контакт? Что мы вообще знаем об этой планете? И почему еще до начала нашей одиссеи люди решили, что разума здесь нет?
Сократ говорил, что спектральный анализ показал высокие концентрации метана и кислорода в атмосфере на протяжении длительных отрезков времени. А это само по себе явный маркер жизни. Разумна ли она? Не было зафиксировано никаких признаков технологического развития, значит, вряд ли.
Но окончательно данный вопрос прояснился только после тщательного дистанционного исследования всей планетной системы. Она оказалась очень молодой. А дальнейшие расчеты показали, что к прибытию корабля колонистов местная биота должна бы находиться где-то на стадии выхода на сушу, что мы и можем наблюдать воочию. В этом наши ученые, как говорится, попали не в бровь, а в глаз.
Как известно, жабродышащие не способны развить большой мозг из-за низких концентраций кислорода в воде. Недавно научившиеся дышать воздухом амфибии тоже не могут быть разумными, они же по меркам эволюции буквально вчера еще являлись рыбами. Да, местной живности предстоит путь в несколько сотен миллионов лет до разумной формы жизни, и не факт, что она его пройдет. Как можно не колонизировать столь благодатную планету?
Конечно, учитывая, сколько времени мы сюда летели, те, кто нас отправил, не получили никакой выгоды. Нетрудно догадаться, что у них другие мотивы: расселение по Галактике необходимо ради повышения шансов на выживание нашего вида. Ну и нельзя забывать, что если все пойдет хорошо, рано или поздно мы наладим контакт с метрополией, и это поспособствует развитию науки.
Мы отправим им всю собранную информацию об отдаленной планете, а они нам — новые технологии. Кроме того, и они, и мы к тому времени успеем развить разные взгляды на мир и уникальные способы церебральной организации. А это в любом случае полезно для научно-технического прогресса. Возможно, к тому времени они продвинут науку настолько, что смогут легко посещать Новую Землю, которую мы успеем подготовить для комфортного пребывания.
Но что, если разум на данной планете все же есть? Тогда, согласно конвенции о правах разумных форм жизни, нам следует изменить миссию с колонизаторской на исследовательскую. То есть не плодиться слишком быстро и не оккупировать обширные территории. В идеале вообще забраться на орбиту или зарыться под землю и оттуда незаметно наблюдать за развитием внеземного разума.
Мы же не дикари какие-нибудь, вроде первой версии человека, чтобы захватывать территории ради территорий. В первую очередь нас интересует познание Вселенной. Будут знания — будут территории и все остальное. К примеру, на орбите станций настроим с целыми райскими садами, терраформируем безжизненные миры, оранжерей наклепаем хоть в жопе Сатаны. Или как там называлось то персонифицированное вселенское зло из древней мифологии?
Любая разумная форма жизни сама по себе представляет большой интерес для науки. Если это разум на ранних стадиях развития, его надо тщательно изучать, по возможности не вступая в контакт и не вмешиваясь. Если же мы нашли интеллект, примерно равный нам, — убедиться, что он не представляет угрозы, и обмениваться достижениями технологического развития. Возможно, даже вести совместные научные проекты, как то люди уже практиковали с некоторыми обитателями экзопланет.
Иная разумная форма жизни ценна другим взглядом на мир, своим уникальным и совершенно неповторимым пониманием Вселенной. А значит, своеобразным развитием науки. Чем больше у нас будет разных взглядов на научные проблемы, тем больше вероятности, что мы найдем их решение, тем быстрее будет развиваться наука, расти понимание окружающего мира и нас самих. Согласитесь, это намного ценнее любых территорий.