Многоярусный мир: Ярость рыжего орка. Лавалитовый мир. Больше чем огонь.
Шрифт:
— Богу до таких ничтожеств, как мы, дела нет. — Джим вылез из машины и с силой захлопнул дверцу.
— Джим! — не выдержала мать. — Зачем кощунствовать? Все и так достаточно плохо.
— Так ведь этот мерзавец, кроме сквернословия, ничего не знает! — заорал Эрик. — Ну почему, черт возьми, он не оказался в числе твоих выкидышей?
— Прошу тебя, Эрик, тише, — умоляющим тоном произнесла Ева, — ты разбудишь соседей.
— Разбужу? Ну и что из этого? Все равно они прочтут о твоем сыночке в газетах и все про нас узнают! Хотя, можно подумать, им ничего не известно...
Джим
— Какая разница? — Джим криво усмехнулся. — Что у нас воровать?
Отец ринулся следом за ним и схватил его за плечо. Джим рванулся и взбежал по лестнице, оставив в руках отца одеяло.
— Может, у меня и было бы что воровать, — прокричал ему вслед Эрик, — если б не вы с матерью!
Джим поспешно заперся в ванной. Сначала он почистил зубы с солью и содой, взяв их из ржавого шкафчика над раковиной. Потом вычистил ногти, снял с себя мокрую одежду. Тем временем отец не на шутку разошелся: он орал, то и дело колотя в дверь кулаками. А Джим с удовольствием забрался под обжигающий душ. Прошло много времени, прежде чем он почувствовал себя чистым. Это наверняка еще больше обозлит отца — он так любит рассуждать об экономии воды и газа и, конечного том, какой грязнуля его сын.
Горячая вода сменилась теплой, но несмотря на это Джим все еще чувствовал пылающий у него внутри жар. Еще немного, и он засветится в темноте. Все сегодня шло вкривь и вкось — да и почти каждый день так бывало. Вкривь и вкось? — это еще мягко сказано. Скорее, одно унижение за другим. Позор за позором, провал за провалом.
Джиму не хотелось покидать влажный туман ванной комнаты. Как только он выйдет, к нему тут же прицепится отец. И на этот раз Джим определенно врежет папаше, независимо от того, ударит Эрик первым или нет. Так хочет, требует красное облако, сгущающееся у него внутри.
Гримсона-старшего снаружи не оказалось. Из кухни вместе с запахом кофе доносились голоса. Отец заметно сбавил тон, а голоса матери почти не было слышно. Может, старик успокоился, хотя подобное можно отнести к разряду маловероятных вещей.
Голый, прижимая к груди сырую одежду, Джим поспешно направился к себе в комнату. Закрыв за собой дверь, он швырнул одежду на гГол и не успел снять с крючка пижаму, как за его спиной раздался грохот. Резко обернувшись, он увидел отца. Эрик сжимал кулаки.
— Оденься немедленно! — рявкнул он — Стыда у тебя нет!
От несправедливости оскорбления — в конце концов, отец же сам ворвался к нему без разрешения — облако гнева внутри Джима сжалось до размеров крошечного раскаленного шарика. Еще немного — и страшной силы взрыв унесет с собой Эрика Гримсона.
— С этой минуты все пойдет по-другому! — орал отец. — Либо подчиняйся, либо проваливай! А первым делом...
Он дико повел глазами вокруг, потом выхватил из заднего кармана складной нож, открыл его и принялся кромсать плакаты. Не успел Джим и рта открыть, как от «Лихих Эскимосов» остались одни клочья, и теперь Эрик атаковал изображение Кейта Муна.
— К черту все это дерьмо!
Раскаленный шарик рванул, полыхнув белым пламенем. Джим с воплем бросился на отца, схватил его за плечо, развернул лицом к себе и стукнул по носу. Эрик, пошатнувшись, отлетел к стене, не выпуская нож. Тогда Джим врезал ему кулаком в плечо, нож загремел по полу.
— Убью, гаденыш! — проскрежетал Эрик.
Джим тяжело дышал, а сердце колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Вдруг сквозь бешеную пульсацию крови в ушах прорвались странные звуки: словно щелкнул огромный замок, в котором поворачивался гигантский ключ, а затем заскрипела очень тяжелая дверь на ржавых петлях.
Пол вздрогнул, стены, казалось, двинулись навстречу друг другу. С потолка стала падать штукатурка, и белая пыль мгновенно покрыла голову и плечи Эрика, припудрив два кровавых ручейка, струившихся из носа.
В кухне кричала Ева Гримсон.
— Боже ты мой! — завыл Эрик. — Вот он, конец!
Дом снова качнулся.
— Вон отсюда! Вон! — Эрик, развернувшись, выбежал из комнаты.
Джим засмеялся. Сейчас дом провалится под землю, но, возможно; родители успеют... или нет? Но что бы ни произошло, это случится по воле судьбы, по воле Норн. Справедливость и заслуги тут ни при чем. А он останется здесь и уйдет на дно вместе с кораблем. Пусть земля поглотит его.
Что случилось дальше, Джим не помнил. Позже ему рассказали, что его родители смогли выбраться из-под ходивших ходуном стен. Соседи по обе стороны от жилища Гримсонов с воплями покидали свои дома. Весь район оживился: в окнах вспыхивали огни, слышались громкие голоса, детский плач. Вдали завыли сирены — это полиция и пожарные спешили на Корнплантер-стрит.
Ева Гримсон не переставая кричала, что кому-нибудь надо войти в дом и спасти ее сына. Желающих не нашлось. В отчаянии женщина бросилась к распахнувшейся двери, Эрик и еще двое соседей сумели удержать ее.
— Ты — трус! — бросила она в лицо своему мужу. — Будь ты настоящим мужчиной, то пошел бы за Джимом!
Вдруг в дверном проеме появился Джим, держа две свечи, по одной в каждой руке, которые освещали его лицо и обнаженное тело. Видно его было, однако, только до колен — дом настолько накренился, что пол уходил круто вниз от покореженной входной двери. Испуганный, побледневший, он что-то неразборчиво кричал и подпрыгивал, размахивая свечами, которые подобрал в комнате матери.
Увидев сына, Ева забилась, как раненая птица, в руках удерживавших ее людей:
— Свечи! Свечи! Он подожжет дом! Он сгорит, о, Боже мой, сгорит заживо!
Полицейские и пожарники к тому времени разогнали толпу, чтобы подъехать поближе к дому. Лейтенант пожарных и капитан полиции расспрашивали Эрика, но тот в ответ лишь нечленораздельно мычал.
— Свихнулся парень, совсем крыша поехала, — сказал капитан.
Непонятно, к кому относилась эта фраза — к испуганному до смерти Эрику или к обнаженному подростку в разрушающемся на глазах доме.
— Пожар! Пожар! Бога ради, спасите его! — кричала Ева.