Многоярусный мир: Ярость рыжего орка. Лавалитовый мир. Больше чем огонь.

Фармер Филип Хосе

Джима Гримсона мало интересовало происходящее. Утром он пережил небольшое потрясение, когда увидел в столовой Санди Мелтон. Она сидела за столиком с группой легких шизоидов и, улыбнувшись ему, продолжила разговор со своей соседкой. Джим не знал, что Санди в больнице, тем более ничего не слышал о том, что стало с ней после того вечера у Думского. Он решил поговорить с девушкой, как только представится случай.

Кроме того, Джим не мог сосредоточиться еще и потому, что все время думал об Орке. Бедственное положение юноши и окружавший его мир казались Джи му более реальными, чем эта комната и люди в ней. Вряд ли им известно, что такое настоящие неприятности. Внезапно Джим осознал,

что доктор Сцевола обращается к нему и все на него смотрят.

— Твоя очередь, Джим. Нам всем не терпится услышать, что случилось во время твоей последней экспедиции.

Джим сомневался в искренности его слов, так как полагал, что в большинстве своем члены группы слишком увлечены собственными путешествиями, чтобы их волновали чужие. Хотя... За короткий период пребывания здесь Джим уже кое-что узнал о себе — а именно то, что часто приписывает другим свои чувства, хотя те ничего похожего не испытывают.

Групповая терапия до какой-то степени походила на заседания книжного клуба, на которых его участники обсуждают различных персонажей фармеровской серии, рассказывают о своем отношении к ним, а потом (здесь сходство заканчивалось) предлагают свои варианты разрешения разных ситуаций. Кроме того, члены группы оценивали, как избранный кем-то персонаж отражает личность и проблемы избравшего. Однако все это взаимодействие находилось под тесным контролем ведущего группу психотерапевта. Процессу не позволяли дойти до той стадии, когда члены группы начинали слишком резко критиковать друг друга.

Одна из трудностей, с которой сталкивались участники на данной стадии терапии, заключалась в требовании полного отчета о своих приключениях. Джим разделял это нежелание излагать все подробности. И теперь, в ответ на приглашение Сцеволы, он обрисовал свои похождения лишь в самых общих чертах, утаив многое, потому что считал эти детали очень личными. Если впустить других слишком далеко, то собратья-пациенты захотят захватить его, Джима, миры точно так же, как Владыки желали заполучить миры своих соседей.

Более того, Джим был убежден, что вселенные, в которых бывают все прочие участники, существуют только в их воображении, хотя описания бывают очень подробными. Вслух он, конечно, этого не говорил.

Джим закончил свой несколько сбивчивый, неуверенный рассказ. Где-то на середине он стал чувствовать, что все это больше похоже на выдумку. Кажется, и другие тоже смотрели на него с сомнением.

Чернокожая девушка по имени Моника Брэгг сказала:

— Твой отец, в смысле отец Орка, часто бил тебя, то есть Орка. Лос напоминает твоего отца, Джим, он также непредсказуем и неровен. Почти все время жесток и суров, но иногда бывает добрым и нежным, каким и должен быть настоящий отец. Ребенка это сбивает с толку.

— Ты про какого отца говоришь? — решил уточнить Джим. — Про моего в этом мире или про отца в другом мире?

Моника улыбнулась, показав крупные белые зубы.

— Про обоих, глупый. Только этот Лос не во всем похож на твоего настоящего отца. Он красивый и могущественный правитель, а не безработный пьяница, как твой папаша.

— Моника! — мягко, но безапелляционно произнес доктор Сцевола. — Пожалуйста, воздержись от перехода на личности.

— Да, разумеется, док, — кивнула Моника. — Только... я ведь не сказала о его отце ничего такого, чего бы Джим сам не говорил. Я просто указывала на сходство Лоса и этой женщины, матери Орка — Энитармон? — с Гримсонами. Они в некотором роде их отражения, вам не кажется? И вообще, разве не в этом заключается весь смысл терапии? Наш мир и Многоярусный являются зеркальными отражениями друг друга. Только это кривое зеркало.

— Это один из аспектов, — согласился Сцевола, — но не стоит слишком задерживаться на параллелизмах, особенно если они довольно очевидны. Или ты что-то другое имела в виду?

— Может быть, именно различия важнее всего, — продолжала Моника. — Вот, например, мать Орка во всем подчиняется мужу, точно так же, как и мать Джима. Во всяком случае, до определенного предела. Но она красивая, сильная и способна дать ему отпор. Возможно, потом она взбунтуется и даже убьет Лоса. А это уже нечто такое, чего твоя мать никогда не сделает, правда? Или ты надеешься, что она когда-нибудь так и поступит. Верно, Джим?

— Откуда я знаю? — запальчиво ответил Джим. — Я, знаешь ли, ничего не выдумываю! Все идет своим чередом!

На какой-то миг наступила тишина, слышалось только бормотание Мубера.

— Конечно! — нарушил затем молчание Сцевола — Помните, мы ведь не книги сочиняем. Здесь все происходит по-настоящему. Существуют ли эти события у вас в голове или вне ее, все равно они есть. Мысль столь же реальна, как, э...

— Как пердеж! — выпалил Мубер и согнулся пополам от смеха.

— Да, и то и другое недолговечно, но тем не менее, реально в течение своего мига — будь то миг славы или миг вони, — согласился Сцевола.

— Миллионы отцов и матерей на земле более-менее похожи на моих родителей, — сказал Джим. — И в мирах Владык тоже такие попадаются. Ничего в этом нет странного. Кончай психологию разводить, ей-богу!

Тут неожиданно для всех заговорил Брукс Эпштейн — высокий тощий брюнет в очках в массивной роговой оправе. Хотя он тоже был с Золотого Холма, почему-то ему удалось избежать оскорблений, обрушиваемых на Шервуда. Отец Эпштейна тоже был раньше богат, но обанкротился и покончил с собой, поэтому у его матери едва хватило страховки на помещение сына в больницу « Веллингтон ».

— Психологию разводить? — переспросил Брукс. — А я-то думал, мы здесь именно этим и занимаемся!

— Мы здесь для того, чтобы вылечиться и стать здоровыми, а не сидеть и анализировать поступки друг друга до бесконечности, — мрачно отозвался Джим. — Анализировать — все равно, что разбирать на части. А что потом? Нам никогда не собрать разобранное — как несчастного Шалтая-Болтая.

— Благодарю вас, доктор Фрейд, — съехидничал Эпштейн.

Прежде чем закончился сеанс, доктор Сцевола постарался пролить бальзам на потревоженные раны и охладить страсти. Но на сей раз его мягкость, рассудительность и стремление к компромиссу оказались бесполезными. Если одни пациенты были пока еще слишком застенчивы, чтобы осмелиться задевать других, то другие проявляли излишнюю злобу, и, кстати, персонажи, которых они выбрали, отличались надменностью и дурным характером. Так или иначе, психиатру приходилось воздерживаться от излишнего подавления молодых людей, в противном случае те могли стать неуправляемыми или утратить самоотождествление с персонажами Фармера.

Как бы агрессивно ни вели себя иные участники группы, делалось это исключительно напоказ. Их всех отличала низкая самооценка, поэтому одной из целей терапии — труднодостижимой — было обретение самоуважения. Однако чтобы начать уважать себя, пациентам требовалось на время стать кем-то другим.

Через несколько минут после окончания сеанса Джиму сообщили, что к нему пришел посетитель — Сэм Выжак. Доктор Сцевола был в тот момент занят, и разрешение увидеться с Сэмом пришлось спрашивать у доктора Тархуны. Он дал его по телефону, и Джим с нетерпением поспешил в маленький холл, предназначенный для посетителей, где у дверей его встретил санитар Дейв Герском — он наблюдал здесь за порядком.