Моби Дик, или Белый Кит
Шрифт:
Ахав уже давно стоял один, храня колдовское молчание; и всякий раз, когда судно, соскальзывая с пологой волны, опускало бушприт, он поворачивался, чтобы увидеть яркие солнечные лучи, пробивающиеся на носу, а когда корабль круто оседал на корму, он оборачивался назад, чтобы видеть, как солнечный свет льется и оттуда и как те же золотые лучи играют теперь на неуклонно-прямой борозде у него за кормой.
— Ха, ха, корабль мой! ты похож на морскую колесницу солнца. Хо, хо! земные народы! Я везу вам солнце. Я запряг могучие валы; э-ге-гей! Я правлю океаном, запряженным в мою колесницу!
Но вдруг точно какая-то новая мысль, натянув поводья, подняла его на дыбы, он бросился к штурвалу и хриплым голосом потребовал, чтобы рулевой назвал ему курс.
— Востоко-юго-восток, сэр, — ответил испуганный матрос
— Лжешь! — и капитан ударил его крепко сжатым кулаком. — Все утро держишь на восток, а солнце светит с кормы?
Тут все смутились; явление это, замеченное Ахавом, почему-то ускользнуло от внимания остальных; вероятно, сама его очевидность была тому причиной.
Припав к нактоузу, Ахав бросил быстрый взгляд на компасы, его вздернутая рука медленно опустилась, казалось, он сейчас закачается. Стоявший позади его Старбек тоже заглянул внутрь, но странное дело! Оба компаса показывали на восток, в то время как судно несомненно шло на запад.
Но не успела еще дикая тревога распространиться среди матросов, как старый капитан воскликнул с коротким смешком:
— Все понятно! Это случалось и прежде. Мистер Старбек, вчерашняя гроза просто перемагнитила наши компасы, вот и все. Ты, я думаю, и раньше слыхал о таких вещах.
— Да. Но никогда прежде со мной этого не случалось, сэр, — угрюмо ответил побледневший помощник.
Тут необходимо заметить, что такие случаи действительно иногда происходят с кораблями во время сильных гроз. Магнетическая сила, заключенная в игле корабельного компаса, сродни, как известно, электричеству в небесах, и, стало быть, этому не следует особенно удивляться. В тех случаях, когда молния ударяет прямо в корабль, сшибая реи и снасти, ее воздействие на стрелку компаса оказывается подчас еще более гибельным: магнитное свойство уничтожается, и тогда от нее проку не больше, чем от бабушкиной спицы. Но и в том и другом случае размагниченная или перевернувшаяся стрелка компаса сама по себе никогда не обретает своей прежней силы и не занимает вновь верного положения на картушке; причем, если повреждены были компасы в нактоузе, то же самое происходит и со всеми остальными компасами на судне, будь они даже врублены в ствол кильсона.
Старый капитан, задумавшись, стоял у нактоуза, глядя на перемагниченные компасы; потом вытянул руку и по тени удостоверился, что стрелки показывают как раз в противоположную сторону; тогда он крикнул, чтобы соответственно переменили курс корабля. Реи были круто обрасоплены, и «Пекод» снова устремил свой неустрашимый нос навстречу ветру, ибо ветер, который считали попутным, оказалось, только посмеялся над кораблем.
Что бы ни думал обо всем этом втихомолку Старбек, вслух он ничего не сказал, но спокойно отдавал необходимые приказания, а Стабб и Фласк — разделявшие, по всей видимости, в какой-то мере его мысли — точно так же безмолвно подчинялись. Что же до матросов, то хоть иные из них и роптали потихоньку, страх перед Ахавом пересиливал их страх перед Роком. Но, как и прежде, оставались невозмутимы трое язычников-гарпунеров; если что-нибудь и влияло на их восприимчивые сердца, так это магнетическая сила, исходившая от непреклонного Ахава.
Старый капитан расхаживал по палубе, погруженный в бурное раздумье. Неожиданно он поскользнулся, и взор его упал на растоптанные медные части квадранта, который он разбил накануне.
— О жалкий мечтатель, глазеющий на небо, о ты, гордый лоцман солнца! Вчера я погубил тебя, а сегодня компасы едва не погубили меня. Вот так-то. Но Ахав пока еще властен над простым магнитом. Мистер Старбек, подать мне острогу без рукоятки, мушкель и самую тонкую парусную иглу. Живо!
Быть может, в этот момент к непосредственному движению души у Ахава примешивался и кое-какой разумный расчет, целью которого было поднять дух команды, проявив перед ней в этом хитром деле с перевернувшимися стрелками компасов все свое тонкое искусство. К тому же старый капитан понимал, что хотя держать курс по перевернутым стрелкам компасов на худой конец и можно, для суеверной команды это послужило бы источником всевозможных страхов и дурных предчувствий.
— Люди, — проговорил он, решительно поворачиваясь к матросам, когда старший помощник подал ему все, что он просил. — Люди, гром перемагнитил компасы у старого Ахава; но Ахав из этого куска стали сумеет сделать новый компас, не хуже всякого другого, и он будет показывать верно.
При этих словах моряки обменялись несмелыми взглядами/выражавшими раболепное удивление, и приготовились ждать, не отводя зачарованных глаз, наступления любых чудес. И только Старбек глядел в сторону.
Одним ударом мушкеля Ахав сбил стальное лезвие остроги, а затем, протянув своему помощнику оставшийся длинный железный прут, приказал держать его прямо не касаясь нижним концом палубы. Потом, ударив несколько раз мушкелем по верхнему концу прута, он поставил на него стоймя притупленную иглу и тоже несколько раз — хотя теперь слабее — ударил по ней мушкелем, в то время как все это сооружение по-прежнему находилось на весу в руках Старбека. Затем, проделав целый ряд каких-то непонятных мелких движений — то ли действительно необходимых при намагничивании стали, то ли просто предназначенных для вящего устрашения команды, неизвестно, — он потребовал нитку и, подойдя к нактоузу, вынул оттуда обе перевернутые стрелки, после чего, перевязав парусную иглу аккуратно посередине, подвесил ее над одной из картушек. Поначалу игла стала вертеться, дрожа и трепеща с обоих концов, потом замерла, тогда Ахав, напряженно дожидавшийся такого исхода, торжествуя, отступил от нактоуза и, вытянув вперед руку, воскликнул:
— Теперь глядите сами, властен ли Ахав над магнитом! Солнце на востоке, и мой компас клянется мне в этом!
Один за другим подходили они и заглядывали в ящик, ибо ничто, кроме собственных глаз, не могло бы убедить их невежества, и один за другим они крадучись отходили прочь.
В этот миг пламенные очи Ахава горели презрением и торжеством; то был Ахав во всей его гибельной гордыне.
ГЛАВА CXXV. ЛАГ И ЛИНЬ
Давно уже находился в плавании обреченный «Пекод», но до сих пор лаг еще почти не бывал в употреблении. Доверчиво полагаясь на другие способы определять местоположение судна, некоторые торговые суда, да и китобойцы тоже, особенно на промысле, вовсе не забрасывают лага, хотя в то же самое время, преимущественно для проформы, на карте, как обычно, отмечается курс корабля и предполагаемая средняя скорость его хода. Так было и с «Пекодом». Деревянная вертушка с линем и привязанным к нему угольником лага уже давно висели в праздности за кормой. Дожди и брызги мочили их, солнце и ветер сушили и коробили, все стихии объединились, чтобы сгноить и привести в негодность эти никчемные предметы.
Но Ахав, охваченный, как всегда, своими мрачными думами, через несколько часов после сцены с магнитом случайно скользнул взглядом по лагу, вспомнил, что квадранта его больше не существует, и снова вернулся к своей безумной клятве о лаге и лине. Корабль бежал, зарываясь носом в волнах, за кормой, сшибаясь, катились пенные валы.
— Эй, на баке! Бросать лаг! Побежали двое матросов: золотокожий таитянин и седоволосый уроженец острова Мэн.
— Пусть один из вас возьмет вертушку. Бросать буду я.
Они прошли на самую корму и стали с подветренной стороны, в том месте, где благодаря косому напору ветра палуба почти касалась убегающих белых валов.
Старик матрос с острова Мэн взялся за торчащие рукоятки вертушки, вокруг которой были намотаны витки лаглиня, и поднял ее со свисающим угольником лага, дожидаясь, пока подойдет Ахав.
Когда Ахав уже стоял подле него и, размотав тридцать или сорок витков лаглиня, готовился сложить его большой петлей, чтобы швырнуть за борт, старый матрос, пристально разглядывавший и его и линь, отважился заговорить:
— Сэр, этот линь, по-моему, ненадежен. Я бы не стал доверяться ему. Жара и сырость привели его, наверное, за долгое время в полную негодность.
— Ничего, он выдержит, старик. Вот ведь тебя жара и сырость не привели за долгое время в негодность? Ты еще держишься. Или, вернее, жизнь тебя держит, а не ты ее.
— Я держу вертушку, сэр. Но как прикажет капитан. Не при моих сединах спорить, особливо с начальством, которое все равно ни за что не признает, что ошиблось.
— Это еще что такое? Послушайте-ка вы этого оборванца профессора из беломраморного Колледжа Королевы Природы; да только, сдается мне, он слишком большой подхалим. Откуда ты родом, старик?